Сейчас же она счастливой не выглядела.

Освещенная только светом дома и мягко мерцающими в сумерках лампами, она казалась эфемерной и маленькой. Я подошел ближе, не желая напугать ее. Что-то в том, как она стояла – будто изо всех сил пыталась удержаться на ногах, – заставило мою грудь сжаться. Я уже много лет не наносил ударов, но ради нее я бы сразился со всем миром.

Мне вдруг пришло в голову, что к этому могло привести мое опрометчивое признание и небрежный отказ от самой идеи о наших отношениях. Если бы я мог надрать себе задницу, я бы это сделал.

– С тобой все в порядке? – спросил я, останавливаясь рядом с ней. Наверху, у дома, люди начали разбиваться на пары, парочки смеялись. Но здесь царили тьма и одиночество.

Эмма тупо кивнула, но затем скрестила руки на груди.

– Да… нет. Не совсем.

– Эм. – Я снял свою куртку и набросил ей на плечи. – Дело в том, что я сказал…

– Нет, – разнесся в ночи ее ответ.

Она вздохнула, словно пытаясь взять себя в руки, и заговорила тише:

– Нет, дело не в этом. Я смирилась с мыслью, что мы, вероятно, сделали большую ошибку с самого начала.

Это не должно было задеть меня – я говорил это уже много раз. Моя грудь сжалась, словно меня ударили. Ведь это казалось неправильным, предавало все, что появилось хорошего и реального в моей жизни. Но Эмма страдала, а это значило, что я должен сосредоточиться на ней.

– Тогда в чем дело?

Еще раз вздохнув, она запрокинула голову и уставилась в небо.

– Я не думала, что находиться рядом с ними будет так тяжело.

С ними. Ее бывшими коллегами.

Она невесело рассмеялась, звук вышел слабым, и его унес ветер.

– Это глупо. Жизнь продолжается и все такое.

– Вовсе не глупо. – Я дотронулся до ее руки, и она повернулась и посмотрела на меня темными глазами. – Когда то, чем ты так дорожил, продолжается без тебя, это причиняет боль.

Она кивнула, прикусив нижнюю губу.

– Я чувствую себя сволочью, страдая из-за потери роли, когда у тебя все гораздо хуже. Будто я капризная принцесса.

Я выдавил из себя подобие смеха.

– Ты думаешь, это происходит у меня в голове? Нет, Эмма. Это не так.

Эмма покачала головой, но мне не показалось, что она действительно услышала меня. Мрачные мысли затянули ее слишком глубоко.

– Сериал известен своими дикими идеями, убийствами персонажей без угрызений совести. Но я не могу отделаться от мысли: почему именно я? Это понадобилось для сюжета или это я сделала что-то не так? Неужто я наскучила публике?

– Люди смотрели это шоу из-за тебя, – ответил я с пылкостью, которую она, надеюсь, услышала. – Господи, Эм. Ты же была их звездой. Блистала. Ничто не сможет этого изменить.

Ее взгляд встретился с моим, все еще немного затуманенный, но она уже слушала. Легкая улыбка заиграла на ее губах.

– Это все гордость. Скорее, эго. Мое получило удар, и я оказалась не готова к такому.

– Мы никогда не готовы, пчелка.

Ее улыбка стала теплее.

– Пожалуй. Но они продолжают двигаться, а я, кажется, никак не могу выбраться из этой ситуации.

Черт. Отчасти это моя вина. Я признался, что хочу ее, потому что видел, как упоминание о том, кем был этот чертов Грег, причинило ей боль. Она вздрогнула, свет померк в ее красивых глазах. Я не мог смотреть на это и позволять ей думать, будто она не является… всем. Так я все испортил бы.

Эта женщина вывернула меня наизнанку, но она была слишком драгоценна и нуждалась в том, чтобы знать это.

Над лужайкой разнеслась музыка. Приятная и медленная песня о любви и тоске. Наверху, у дома, пары танцевали под гирляндами. Я протянул ей руку.

– Потанцуй со мной, Эм.

Она вглядывалась в мое лицо, будто сомневаясь, что правильно меня расслышала. Желал ли я когда-нибудь танцевать на публике? Нет. Но для нее? С ней? Я держался стойко.

И, когда она вложила свою руку в мою, глубоко в моей груди что-то щелкнуло. Замок и ключ, она подходила. Я притянул ее в свои объятия, довольный тем, что могу танцевать здесь, в полумраке. Она, казалось, не возражала и со вздохом прижалась ко мне, положив голову мне на грудь, словно больше не могла ее держать.

Все было в порядке. Я мог нести этот груз за нас обоих. Моя свободная рука скользнула вверх по ее шее и погрузилась в тепло ее волос. Она вздохнула, и этот вздох прошел через ее тело в мое. Я закрыл глаза и наклонил голову ровно настолько, чтобы почувствовать ее макушку под своей щекой.

– Все будет хорошо.

Ее шепот, такой разбитый, проколол мое сердце насквозь:

– Откуда ты знаешь?

– Я верю в тебя.

Ее тело содрогнулось, а затем она снова вздохнула.

– Я тоже верю в тебя, Люсьен.

Боже. Почему так больно? Я хотел поступить правильно, показать ей лучшее во мне, а не только сломленную часть. Я не ответил, а просто обнял ее.

Мы едва двигались, лишь слегка покачивались, танцуя. Эмма отпустила мою ладонь и прижалась ближе, ее руки обвились вокруг моей талии. К горлу подступил комок, и я последовал ее примеру, обхватив рукой ее тонкую талию и прижав к себе. Просто обняв ее.

Это был не просто танец. Нечто намного большее. Ведь она в этом нуждалась. И хотя мой разум улавливал детали – прижатие ее груди к моей, то, как соприкасались наши бедра, как чувствовалось тепло ее тела, – это вызывало не только сексуальные ощущения. Это напоминало спасение. Я обнял ее, и она изменила меня изнутри. Я провел одинокий год, пустой и холодный, но здесь, в темноте, я почувствовал себя цельным. Я обнял ее, потому что тоже нуждался в этом.

Это оказалось едва ли не чересчур, как выставленные напоказ эмоции. Как будто в свежую рану ткнули пальцем. Но ей было слишком хорошо, чтобы отпустить. И я устал сопротивляться. Просто устал от всего, кроме нее.

Мы раскачивались под хрипловатый голос Фионы Эппл, поющей «Я знаю», а когда песня закончилась и заиграла другая, немного более оптимистичная, Эмма осталась на месте.

– Спасибо, – наконец сказала она, откидывая голову назад, чтобы встретиться со мной взглядом.

Ее лицо состояло из света и теней, глаза блестели в темноте. Мне хотелось прикоснуться к ее щеке, посмотреть, такая ли она прохладная и гладкая, как