позволяет сохранять конспирацию. Как бы нам ни хотелось быть большим и ужасным Зейдом и убивать всех плохих парней, именно они передают жертв нам в руки, чтобы мы могли их спасти.

Я качаю головой.

– Та маленькая девочка, в которую стреляли… Что с ней произошло?

На глаза Райкера опускается тень, и они становятся мшисто-зеленого цвета.

– Один из торговцев так и привел ее к нам. Он не рассказывал, как это случилось, только сказал, что теперь она бесполезна и что мы можем разобрать ее на органы, ведь она все равно скоро умрет.

В этом закоулке мира даже мертвецы имеют свою стоимость.

– Если ты его прикончил, то на одного человека, способного украсть жизнь у невинных, стало меньше. Меньше на одного ребенка, в которого выстрелят и продадут на органы.

Райкер наклоняется вперед, упираясь локтями в раздвинутые колени.

– Мы так и делаем, когда можем, поэтому наша репутация безжалостных убийц и важна. Но если убивать каждого дельца на черном рынке, это неизбежно вызовет подозрения. А как только нас заподозрят, мы окажемся вне игры. У нас не настолько глобальная организация, как у тебя, нас всего четверо. И если люди узнают о нас, это будет стоить тысяч жизней, которые мы не спасем. Ты не хуже меня знаешь, что паразиты, торгующие людьми, плодятся как кролики. Если избавиться от нескольких, то это даже не уменьшит численность всех больных ублюдков. Мы спасаем больше жизней, сотрудничая с ними, но это не значит, что на наших руках совсем нет крови.

Я киваю.

– Справедливо, – соглашаюсь я. – Хорошо, что в вашем распоряжении теперь есть глобальная организация. Может быть, следующую расписку ЯВД не станете выбрасывать? Можете даже продать ее на eBay – это очень ценная вещь.

Слейд поджимает губы и отводит взгляд.

– Пошел на хрен, умник.

Глава 17. Алмаз

Если бы не ошейник, обхватывающий мое горло, я бы задумалась о том, чтобы стащить перочинный нож у одного из гостей и выскользнуть через черный ход, растворившись в ночи. Я бы вырезала устройство слежения из своей шеи и удрала, нисколько не заботясь о том, что на мне нет ничего, что могло бы защитить от непогоды. Лучше умереть в одиночестве посреди леса, чем от лап секс-торговцев.

И Франческа знает это. Она знает, что все мы пойдем на такой риск. Именно поэтому на каждой из нас сейчас красуется черный металлический ошейник с рубиновыми кулонами. Она наглядно продемонстрировала нам еще один способ контроля, от которого без ключа не избавиться.

Дом погружен в атмосферу развлечений и гламура. В нем сейчас толпа мужчин, одетых по высшему разряду, с ледяных запястий которых утекают сотни тысяч долларов. И огромное количество возможностей незаметно ускользнуть от посторонних глаз.

Я никогда не понимала, почему самые больные представители человечества всегда стремятся выглядеть самыми красивыми. Ведь можно и змею обсыпать блестками, но тварь все равно укусит.

– Ты прекрасно выглядишь, – шепчет мне на ухо глубокий голос.

Я вздрагиваю и, обернувшись, вижу Ксавьера с дьявольской ухмылкой на лице.

Франческа велела нам общаться с мужчинами, поэтому я расположилась в гостиной. Даже после нашей тщательной уборки в доме витает запах безысходности. Слишком много ужаса въелось в эти щели, и уже никакое чистящее средство не возьмет его.

Я заставляю себя улыбнуться, отступаю от него на шаг и опускаю подбородок. По всему телу разливается тепло, но совсем не то, которое приятно. Это больше похоже на расстройство желудка, а ты застрял в машине – холодный пот и тошнота.

– Спасибо, – говорю я, понижая голос.

Его взгляд напряжен, он медленно и не торопясь разглядывает меня. Естественно, первое, чего мне хочется, – это ударить его по яйцам и сбежать. Но я стою и терплю. С прямой спиной, отказываясь изогнуться так, как ему хотелось бы. Единственное неповиновение, которое я могу себе позволить. Не считая, конечно, желания выхватить фужер с шампанским из его руки и разбить о его физиономию.

Расслабься, мышонок.

Он не поймал меня сегодня, поэтому не может наказать этим вечером. Однако во мне шевелится ужасное предчувствие, что Франческа с радостью позволит этому человеку лапать меня, несмотря на правила.

А это значит, я должна вести себя хорошо.

– Ты была великолепна сегодня, несмотря на то что та мерзкая девчонка немного отвлекла нас, – мило произносит он.

Я вижу, что он пытается придать своему образу теплоту, но я словно сую руку в камин, которым не пользовались несколько столетий.

– Хотя, должен признаться, мне всегда казалось, что выбраковка непродуктивна, – продолжает он. – Даже если она развлекает.

Откашлявшись, я тихонько спрашиваю:

– Могу я узнать почему?

Он усмехается, словно видит что-то скрытое.

– Она учит вас убегать от нас. Это многовековая традиция, но, как по мне, я бы предпочел, чтобы мои женщины не были способны к побегу.

Медленно киваю.

– Вы правы, – признаю я.

И он действительно прав.

Выбраковка предназначена для того, чтобы проверить нас на выносливость. Это я могу понять. Если мы будем слишком слабыми и подавленными, то превратимся в безжизненных кукол, и в результате им постоянно придется нас менять. Она должна сломать нас ментально и духовно. Вызвать ужас и внушить надежду на возможность побега, а потом снова заковать нас в цепи.

Тем не менее Ксавьер прав. Выбраковка учит нас убегать.

Он делает шаг ко мне, и лесной аромат его одеколона обжигает мои носовые пазухи. Мне хочется сказать ему, чтобы он убирался на хрен из моего личного пространства, но я не могу представить ни одного положительного варианта развития событий после этого.

Как ни стараюсь, я не могу сдержать напряжения, охватившего мои конечности, и мои плечи поднимаются по меньшей мере на пару сантиметров. Пальцы судорожно подрагивают от желания сжаться в кулаки, но я сдерживаюсь.

– Скажи мне, Аделин, ты бы убежала от меня, если бы я сделал тебя своей?

Боже, конечно да. Я бы бежала до тех пор, пока мои ноги не сотрутся до костей. И продолжила бы бежать дальше.

– Конечно нет, – ровным голосом отвечаю я.

Он усмехается, и в его голосе смешиваются веселье и снисходительность. Его дыхание обжигает мою щеку. Он наклоняется ко мне, и грубая щетина скребется о раковину моего уха.

– У тебя не выйдет, даже если захочешь, – шепчет он. – Потому что ты не сможешь стоять. Настолько сильно будут дрожать твои ноги после того, как я тебя оттрахаю.

Чувствую его дрейфующую по моей спине руку. Закрываю глаза, ища в себе силы не вздрагивать от его прикосновений. Не