жить, забыв о незаживающей ране в груди, не изнывая от боли. Однако каждое утро Пласид встречал в холодном поту.

С детства его учили верить в чудеса: в исполнение желаний, что были загаданы на звездопад; в ангелов-хранителей, оберегающих души крещеных. Его всегда убеждали: Бога не обязательно видеть – его существование нужно чувствовать. Пласид пытался и сам убедить себя в этом.

И пока не скончалась его супруга, получалось довольно неплохо. Элизабет была живым воплощением веры – мечтательная, почти что блаженная, она любила говорить о судьбоносной природе их встречи. Об их любовном союзе, что заключили еще до рождения в райском саду. Подобные речи, что вечерами сплетались с лиственным шорохом, казались Пласиду убедительными. «Быть может, – думалось ему, когда к его лицу прижималась щека жены, – это счастье и правда кем‑то ниспослано. Сложно представить, чтобы такая любовь была простым совпадением».

Но мысли эти давались ему тяжело. Вопреки убеждениям родни и супруги, в судьбу он не верил, не полагался на абстрактные «высшие силы» и ничего у них не просил. Старался всегда поступать по чести; карьеру построил полностью сам, работая на износ. Месье де Фредёр полагал – случись в его жизни что‑то ужасное, то он сразу всем сердцем уверует. Его поступки, пусть не подкрепленные религиозной идеей, были в сути своей благородны, только вот…

«Когда уже приедет врач? Его ждут больше часа!»

Гроза в тот вечер бушевала столь сильно, что из щелей под оконными рамами струилась вода. Первый этаж быстро промерз и наполнился запахом сырости, что, однако, никто не заметил. Люди постоянно хлопали дверью, ожидая приезда врача.

«У мадам сильное кровотечение! Что с врачом? Прошло уже столько времени!»

Вжавшись всем телом в кресло, Пласид рвано дышал и слушал стук льдинок о крышу. Семнадцатое августа того года многим запомнилось сильнейшим ночным градом, побившим в домах стекла и попортившим на многих полях урожай. Но для месье де Фредёра это был день, когда он лишился и веры, и главной любви своей жизни.

В тот день он впервые молился. Просил на коленях, как только умел, сложив на груди трясущиеся от страха ладони. Вмиг он вспомнил всех ангелов, каких только знал. Христианских святых, апостолов, пресловутых отцов, сыновей и божественных духов. Пласид мысленно клялся, что отстроит за свой счет роскошную церковь, все состояние отпишет любому монастырю, только бы все обошлось.

Что творилось по приезде врача, мужчина уже не запомнил. Где‑то вдали, как сквозь пелену, стали хлопать дверьми, а толпа из слуг наконец поредела. И слова, что произнесла вошедшая в комнату Люси, Пласид не запомнил тоже. По одному ее лицу, впервые напуганному и красному от слез, он понял:

«Сказка закончилась».

Подойти к новорожденной он так и не нашел в себе сил. От одной встречи с доктором, вышедшим тихо из спальни, лицо хозяина дома повело болезненной судорогой. Внутри оборвалась последняя тонкая нить, на которой держалась его вера в судьбу. И в возможность прожить эту жизнь счастливым.

Свеча внутри погасла, в душе стало беспросветно темно. Уже не скрывая слез, Пласид вскочил тогда с кресла и закрылся ото всех в кабинете.

Он уснул за рабочим столом, уткнувшись в стопку с бумагами. Засыпал он долго, мучительно, все вздрагивая от чувства, что он падает в пропасть.

Пока сон его не стал крепким, месье де Фредёр все прокручивал в голове отдельные сцены. Как несколько дней назад он шнуровал Элизабет, не сумевшей нагнуться, ее прогулочные ботинки. Как еще до помолвки тайком он целовал ее за одним из деревьев в саду. И слушал счастливый, плохо скрываемый смех, пока в листве над их головами свистел ветер.

Отчаяние ползло от груди мужчины, как гангрена, и мешалось с той памятью, что хранили чресла, пальцы и губы. Пласиду не удавалось принять – женщина, которой он хотел посвятить всю свою жизнь, ушла из нее за жалких пару часов. Пласид засыпал, не прекращая уже спазматических, истративших все слезы рыданий, в тайной надежде выстрадать зараз всю свою боль.

Только к полудню на следующий день он отпер замок и дал столь очевидное распоряжение:

– Необходимо готовиться к похоронам.

* * *

На следующий день мадам забрала присланная церковью карета-катафалк. Сразу решили, что тело для прощальной церемонии обратно не привезут – нахождение новорожденной возле покойницы у многих вызвало суеверное опасение. А потому рано утром все слуги столпились на крыльце и около него. Пропустили, попятившись, двух мрачных мужчин с носилками. И любимую всеми умершую, чье лицо уже отдавало трупно-зеленым.

Во главе толпы слуг стояла Люси. Держалась она спокойно, едва не с армейской выправкой. С тем же лицом она провожала прежних господ – со старой четой де Фредёр она прощалась еще в начале работы. Тела она видела издали, толпясь средь камеристок в самом конце. А теперь хозяйку пронесли перед самым ее носом. Хозяйку, которой она пару лет назад отстирывала кровь с венчальной сорочки. И которой меняла платье, в котором та вчера почила.

Лишь после того, как под колесами зашумел гравий, Люси позволила себе выпустить на волю слезы. Месье де Фредёр наблюдал это из своего окна – попрощаться с женой он не вышел.

День похорон Пласид почти не запомнил. Одевался, садился в карету и трясся по кладбищенской дороге он, будто пьяный. Голоса и силуэты людей увязали для него в плотном ледяном мареве.

– Перед мессой вы можете попрощаться с супругой, месье, – тихо шепнул ему нанятый организатор похорон. – Священник прибудет позже. Сейчас у вас есть возможность побыть наедине или пригласить еще несколько близ…

Не дослушав седовласого мужчину в цилиндре, месье де Фредёр в одиночку направился в храм. Уже на ступеньках вдовец обернулся и увидел внизу десятки смутно знакомых людей. Кто‑то прикрывался от солнца брошюрами, кто‑то смахивал выступающий пот. Процессия старалась держать траурный вид, но получалось у многих прескверно.

Мужчина в цилиндре открыл ему дверь. И когда Пласид уже вошел, за спиной он услышал: «Мои соболезнования».

* * *

В церкви стоял полумрак. Солнечный свет попадал лишь на некоторые скамьи, пустующий вид которых еще сильнее давил месье де Фредёру на грудь. Воздух был душным и застоявшимся, от дыма церковных свечей кружилась голова.

Превозмогая себя шаг за шагом, Пласид подошел к гробу ближе, но едва не свалился, стоило в него заглянуть.

Ведь в гробу – Элизабет. Его Элизабет, в смерть которой он был еще не в силах поверить, лицо которой ему не по силам теперь было узнать. Мужчина метался взглядом по бледным губам и