«Чем занимаешься?»

Я пишу в ответ: «Всей семьей смотрим телевизор».

Он отвечает: «Аналогично. Хочешь, приходи».

Я несколько раз перечитываю текст. Что он имеет в виду? Смотреть телевизор с нашими друзьями или только с ним, в его комнате.

Я пишу: «А кто еще будет?»

Он отвечает: «Только ты».

Ух-ты! Интересно, семья решит, что я его девушка. Когда на кухню заходит папа, я его спрашиваю.

– Можно мне сегодня вечером встретиться с друзьями? – О том, что я собралась в гости к мальчику, и мы будем там одни, я упоминать не стала.

Папа задумался.

– Ты возьмешь с собой Надю и Волкера?

– Наверное, нет.

– Тогда мой ответ – нет, – отвечает он.

– Папочка! – Я делаю возмущенное лицо. Мама наверняка бы разрешила. Мне не нужно было его спрашивать.

Он качает головой.

– Это мой окончательный ответ, Лили. Сегодня День Благодарения, и мы собрались вместе всего на пару дней. Сиди и смотри фильм вместе со всеми.

– Хорошо, через минуту я к вам присоединюсь, – обиженно ворчу я. – Только скажу друзьям, что не приду.

Я пишу еще одно сообщение, а потом болтаюсь на кухне в ожидании ответа от Рива. Но он так и не ответил.

Глава тридцать шестая. Мэри

Я не стала наряжаться к Дню Благодарения. Не спустилась вниз и не предложила тете Бэтт помощь на кухне.

Когда я, наконец, решилась, именно там ее и нашла. Она стоит у раковины и готовит праздничный обед. Вернее, не готовит.

Невозможно представить, что тетя Бэтт будет готовить индейку – она вегетарианка. День Благодарения в ее компании предполагает изобилие вегетарианской еды: сахарную тыкву, зеленую фасоль с миндалем, запеченные корнеплоды, грибной суп-пюре. Но сегодня она приготовила только салат. Для себя одной.

Весь день она провела в мансарде. Рисовала. Одна.

– По-моему, еды больше не осталось, – говорю я резко.

Тетя Бэтт замирает. Через мгновение она роняет тарелку в мыльную воду и оборачивается. Мне кажется, что она тоже разозлилась.

– Я решила не готовить много потому, что ты не ешь, Мэри!

Меня обидели ее слова. Сегодня день, когда люди благодарят друг друга и проводят его вместе с семьей. У нас все не так.

Я плюхаюсь на один из кухонных стульев.

– Должны были приехать мои родители. Я не знаю, за что они меня так наказывают. Они никогда мне не звонят. Никогда.

Тетя Бэтт кусает губы, будто хочет мне что-то ответить, но сдерживается.

– Что? Они о чем-то с тобой говорили? – Может, они звонили, но тетя Бэтт мне не передала?

Она вздыхает, и мне кажется, что она тщательно подбирает слова.

– Могу только предположить, что твоя мама до сих пор расстроена тем, что ты ее покинула.

– Я это сделала не для того, чтобы их ранить!

– Возможно, но что есть, то есть. Ты ее единственная дочь, Мэри. Она бы для тебя в лепешку разбилась! Я всегда говорила, что твои родители тебя слишком избаловали. Они давали тебе все, что ты ни просила. Я предупреждала, что это плохо, но они меня не слушали. Они лезли вон из кожи ради тебя. Разве можно винить маму, что она по тебе так скучает? Ты была ее миром! – Она отворачивается, не в силах больше меня видеть.

– Мне же стало лучше. После Хэллоуина. После того, как ты убрала те странные штуки и перестала произносить свои странные заклинания, – говорю я, хотя это не совсем правда. Я больше не впадаю в прострацию, но со мной случаются другие странные вещи.

Тетя Бэтт смотрит на меня с жалостью и шепчет.

– Ты ведь сама не знаешь, на что способна, да? Ты даже не знаешь, кто ты такая.

Холодок пробегает по моей спине.

– Тогда сама мне скажи! Скажи, кто я! Ты меня пугаешь!

Тетя Бэтт морщится.

– Тебе нужно успокоиться.

– Ты сама меня расстраиваешь!

Тетя Бэтт идет к себе в комнату. Я следую за ней, но она проворнее меня. Она входит и захлопывает за собой дверь.

– Иди к себе, Мэри! – кричит она. – Иди к себе и сиди там, пока не успокоишься!

Я поступаю ровно наоборот. Выхожу на улицу.

Главная улица пустынна. Кроме кинотеатра, закрыто все, некоторые магазины уже украшены к Рождеству. Из кинотеатра улицу вываливается целая толпа. Я стою у двойных дверей и смотрю. Неужели я не такая, как они? Я не нормальная?

Может, что-то со мной случилось, пока я столько времени лежала в больнице? Я пытаюсь вспомнить, но не могу. Они что-то со мной там сделали? Лечили меня электрошоком или даже чем-то похуже? Проводили экспериментальное лечение или поили таблетками, которые изменили мое сознание?

И тут я вижу, как из кинотеатра выходит Рив с Ренни. Он обнимает ее рукой за шею, и она смеется.

– Ривви, я же говорила тебе, что фильм паршивый! Ты мне должен еще один поход в кино.

Он машет перед ее носом пальцем.

– Нетушки! Ты мне должна за тот дурацкий фильм, который ты заставила меня посмотреть прошлым летом!

– Тогда мы квиты, – говорит она, поворачивает к нему лицом и целует в щеку.

Я стою столбом, пока они идут по улице к грузовику Рива. Он открывает сначала пассажирскую дверь, потом обходит машину, собираясь отпереть свою. Как джентльмен. Не могу поверить, что я это вижу. Неужели Рив обманывает Лилию точно так же, как когда-то меня?

Я чувствую, как во мне зарождается гнев и ревность. Это меня больше не пугает, и я пытаюсь сосредоточиться. Я так долго пыталась не обращать внимания на то, что во мне происходит. Отрицала это. Если со мной что-то не так, если тетя Бэтт говорила правду, то я должна знать.

Я смотрю на замок водительской двери. Пристально смотрю и представляю, что я давлю на него. Рив пытается открыть его ключом. Но дверь не открывается.

– Рен, – кричит он сквозь окно. – По-моему, замок замерз.

Ренни перелезает на водительское сидение и пытается открыть дверь изнутри.

– У меня не получается! – ноет она.

Рив снова пытается открыть ее ключом. Теперь я чувствую внутри себя сопротивление. Грудь горит. Это похоже на перетягивание каната. Я проигрываю. Чувствую, что становлюсь слабой. И вдруг кнопка замка щелкает. Я бессильно прислоняюсь к стене.

Тетя Бэтт права. Я сама не знаю, на что способна. Во всяком случае, пока.

Глава тридцать седьмая. Кэт

В понедельник с утра я первым делом иду в кабинет к миссис Чиразо. Вернее, после того, как выхожу из компьютерного