было тетиной сильной стороной. И моей тоже. Его давно уже надо было целиком покрасить. Ступенька на нашем крыльце прогнила насквозь. И да, весь наш двор усыпан опавшей с огромного дуба листвой, но я не вижу в этом никакой проблемы. Вся земля покрыта снегом, и останется под ним до самого марта.

Не говоря уже о том, что все это… вообще-то никому не мешает. И не им решать, объявлять наш дом памятником старины или нет. Это наш дом, он принадлежал Зейнам с момента заселения Джар Айленда. Я вижу, как женщины медленно спускаются по ступенькам крыльца.

Надо вам это или нет, они все равно будут приходить. Нам придется с ними как-то разобраться, иначе они так и будут шнырять вокруг дома.

Именно это я и собираюсь сказать тете Бэтт, когда вхожу в дом через заднюю дверь. Но не говорю – она разговаривает по телефону.

– Она все время в плохом настроении. Не думаю, что она знает. Ее невозможно уговорить. Я пыталась ей сказать, чтобы она не зацикливалась на этом мальчике, Риве. Да, я тебе не говорила потому, что обещала ей, – тетя Бэтт умолкает. – Нет. Нет, конечно, нет. Тебе не нужно приезжать. У меня все под контролем. – О господи! Она говорит с мамой про Рива. Я вбегаю в комнату, встаю прямо перед ней и возмущенно смотрю. У тети Бэтт расширяются глаза. Она не ожидала увидеть меня дома в это время.

– Эрика, я… Мне нужно идти. – И тетя кладет трубку.

– Не могу поверить, что ты так поступила. Ты же обещала хранить все это в секрете!

Тетя Бэтт падает в кресло и начинает тереть виски.

– Что на этот раз случилось?

Меня возмущает ее раздражение. Как будто само мое присутствие ей в тягость.

– Ты серьезно? Я же тебе верила! – Говорю я резко. – И вот я прихожу домой и слышу, что ты за спиной меня обсуждаешь. Что, по-твоему, я должна чувствовать?

Тетя пожимает плечами.

– Я теперь даже не пытаюсь понять, что ты чувствуешь. Я далека от всего этого.

Я показываю на телефон.

– Зато от него близко! – Меня трясет от гнева. – А теперь мне придется им все объяснять на День Благодарения.

– Твои родители на День Благодарения не приедут.

– Почему?

Она смотрит на меня.

– У твоей мамы не слишком хорошие воспоминания об этом месте. – Она говорит это с ядом в голосе. Я знаю, что этого заслуживаю, но она все равно всегда застает меня врасплох.

– Позвони маме. Позвони и скажи, что все в порядке, что они должны приехать на День Благодарения. Скажи им, что со мной все хорошо.

Тетя Бэтт встает.

– Ничто не может ее сделать счастливее, чем весть о том, что ее дочь в порядке. Но боюсь, мы обе знаем, что это неправда.

После того, как день моего рождения обернулся полной катастрофой, и из всех приглашенных ко мне пришел только Рив, мои родители стали беспокоиться.

У папы появилась идея устроить мне еще один день рождения, как будто того, первого вообще не было. Тот новый день рождения планировался на материке. Почему-то он решил, что все дело в пароме, на котором гостям трудно добираться до нашего дома. Он отказывался верить, что никто не пришел из-за меня. На этот раз папа собрался организовать все по серьезному, чтобы праздник понравился всем. Предполагалось, что мы будем кататься на роликах и играть в боулинг.

Я категорически отказалась.

Мама захотела ездить со мной на пароме в школу и обратно. Она говорила, что это будет весело. Она будет брать с собой газету или книгу, и мне даже не придется с ней разговаривать во время поездки. Мы просто будем сидеть рядышком и любоваться пейзажами. Конечно, я отказалась. Поездки на пароме – были временем, которое я проводила с Ривом. Только тогда я была счастлива.

Я пыталась есть поменьше на ужин, но они очень обижались, когда я говорила, чтобы они не клали мне в тарелку так много пасты.

Они очень старались, но мне становилось только хуже. Я начала замыкаться в себе. Я больше не хотела проводить с ними время или куда-нибудь ездить на выходные. Мне были отвратительны их попытки исправить то, что исправить невозможно. Им. Мне было невыносимо видеть, как они страдают, и хотелось оградить их от переживаний. Я не хотела, чтобы им было больно.

Но самое плохое случилось, когда они однажды вечером вдвоем постучались ко мне в спальню. В школе Монтессори закончился семестр, и я принесла домой свой чертов дневник. У меня никогда не было плохих оценок.

Папа сел на кровать. Мама прислонилась к письменному столу.

– Может, тебе стоит поменять школу? – сказал папа.

– Ты могла бы ходить в школу здесь, в Мидлбери. Не нужно будет каждый день ездить на пароме. И ты сможешь начать все с нуля.

Я остервенело замотала головой.

– Я не хочу менять школу.

Мама смотрела на меня, старательно сохраняя на лице радостную улыбку.

– Или мы вообще можем переехать. Мы с папой всегда мечтали перебраться когда-нибудь в город. Представляешь, будем ходить по воскресеньям в музеи, устраивать в парке пикники…

Я повторила еще громче.

– Я не хочу менять школу!

Папа похлопал меня по ноге. У него в глазах стояли слезы.

– Мы только хотим, чтобы ты была счастлива. И все.

– А я хочу только одного – остаться в Монтессори, – сказала я. С Ривом.

Я рухнула в кровать и уставилась в потолок. Снова и снова я из всего и всех выбираю Рива. И всегда делаю неправильный выбор. Как будто моя жизнь – треснутая пластинка, и я, даже зная, в какой момент мелодия заест, все равно не могу перепрыгнуть через трещину.

Глава тридцать пятая. Лилия

Мы с Надей валяемся на диване и смотрим телевизор, а мама делает на компьютере заказы на День Благодарения. В этом году мы его отпразднуем довольно скромно. Из Нью-Йорка приедет папин брат с семьей, должна была еще приехать наша бабушка из Калифорнии, но она в последнюю минуту решила, что не хочет лететь на самолете, и этим очень сильно расстроила маму. Вместо этого она предложила приехать на следующий год к ней.

Пару раз мы приглашали на День Благодарения Ренни с мамой. В прошлом году всем было очень неловко. Мама Ренни все время пыталась флиртовать с папиным разведенным другом из госпиталя. Ренни потом меня спрашивала, может ли у них что-нибудь получиться, а я не знала, как ей сказать, что он