Я абсолютно уверена, что упоминала о маме в разговоре с Мэри, но точную дату ее смерти не называла.

Странно, хотя я и привыкла переживать этот день в полном одиночестве, в этом году мне было гораздо хуже, чем обычно.

Я открываю дверцу шкафчика, чтобы повесить куртку. Там на груде моего барахла лежит маргаритка.

Маргаритки были любимыми мамиными цветами. На похоронах каждый положил на крышку ее гроба по одному цветку перед тем, как его опустили в могилу.

Я оборачиваюсь и смотрю вокруг. Кто это сделал? Точно не Лилия. И не Мэри. Она не может этого знать.

И вдруг какую-то секунду, очень короткую секунду я замечаю, что из-за угла на меня смотрит Ренни. Мы встречаемся глазами.

В те выходные, когда мама прошла последний сеанс химиотерапии, никому не хотелось это отпраздновать. Хоть лечение и закончилось, но результаты его не внушали надежд.

За месяц до этого доктор сказал ей что-то вроде: «Джуди, это ваш выбор». Это было худшим, что мог сказать доктор. Значит, даже у него почти не осталось надежды. И все-таки за обедом мы обсудили, стоит ли ей продолжать лечение или нет. Папа говорил первым. Он убеждал ее расслабиться и получать удовольствие от той жизни, которая ей осталась, но мама посмотрела на нас с Пэтом и сказала.

– Как можно не попробовать?

Папа зарыдал. Мы все тогда плакали. И никто из нас даже не притронулся к лазанье.

Мама съездила на последнюю процедуру во вторник, а через три дня Пэт должен был участвовать в гонках по бездорожью на своем мотоцикле. Это была первая гонка вне острова после того, как мама заболела. Обычно на гонках присутствовала вся семья, и к нам присоединялась Ренни. Конечно, в этот день мама была не в состоянии никуда ехать. Пэт пообещал ей, что выиграет для нее приз. Молодец, он постарался не плакать при ней. Он ушел в гараж и уже там дал волю слезам.

Мне всегда нравилось наблюдать за гонками, в которых участвовал Пэт. Все семьи гонщиков знали, кто он такой, настолько он был хорош. Нас тоже все узнавали. Даже когда я стояла в очереди за хот-догом или просто шаталась по округе, другие дети демонстрировали мне свое уважение. Но я приходила на гонки не просто, чтобы поболеть за Пэта. У меня тоже были обязанности. После каждого заезда я натирала мотоцикл тряпкой, пока он не становился, как новенький. Я счищала с него всю грязь. И со шлема тоже. А Ренни заботилась о том, чтобы у Пэта всегда под рукой была банка ледяной кока-колы.

Папа с Пэтом погрузили мотоцикл в трейлер. Я собрала в пакет тряпки, но тут папа отвел меня в сторону.

– Кэтрин, – сказал он, положив руки мне на плечи. – Я хочу, чтобы на этот раз ты осталась дома. Вдруг твоей маме что-то понадобится.

Это было очевидно для всех, но только не для меня. Я мечтала этим вечером вырваться из дома, уехать в Джар Айленда. А еще дело было в Ренни.

– Но ведь с нами должна была ехать Ренни! Мы всю неделю строили с ней планы! Она ждет, что мы за ней заедем!

– Прости, детка, но в следующий раз. – Папа торопливо положил мамины вечерние таблетки в чашку. – Я уверен, что Ренни поймет.

Я позвонила Ренни, и она поняла, хотя по ее голосу было слышно, что это ее расстроило. Я смотрела в окно, как папа с Пэтом отъезжают.

– Кэт! Ты мне нужна!

Это была мама. Никто не ожидал, что мама в болезни станет такой капризной. Она никогда раньше такой не была. Ее все раздражало. Беспорядок в доме, то, что папа заставлял ее есть, запах в спальне Пэта. Я всегда была маминой дочкой, но это распространилось даже на меня. Ее вывело из себя, что я положила ее любимые свитера вместе с остальным бельем в стиральную машину. Честно говоря, я ее немного побаивалась.

– Подожди секундочку! – крикнула я наверх и сказала Ренни. – Может, зайдешь ко мне? – Мне казалось, что по моему голосу все сразу станет понятно. Я не хотела оставаться наедине с мамой. Мне нужна была Ренни.

– Хм… – мне было слышно, как она перекладывает телефон с одного уха на другое. – Знаешь, мама попросила меня отодрать со стены обои. Прости, я тебе позже позвоню!

Я страшно разозлилась. Но не на Ренни. На маму. Я обвиняла ее в том, что из-за нее моя подруга не хочет приходить, мне и в голову не приходило, что Ренни – плохая подруга.

Я поплелась наверх. Мама лежала в кровати, скинув одеяла на пол. Она была вся мокрая от пота.

– Не могла бы ты немного убавить отопление? Я просто умираю от жары.

– Что-нибудь еще? – спросила я по-хамски, как последняя стерва.

– Нет, – ответила мама. – Извини, что тебя побеспокоила, – сказала она грустно. Я понимала, что она дает мне шанс извиниться. Но я вместо этого вышла из комнаты и с силой захлопнула за собой дверь.

Я обвинила совсем не того, кого следовало. Мама не была виновата. Она болела. Она нуждалась во мне. Это все случилось из-за Ренни. Если бы она повела себя, как настоящий друг, возможно, я бы проявила больше терпения. Лучше бы заботилась о маме в тот день. Такое простить нельзя.

Я беру маргаритку, которую подложила в мой шкафчик Ренни, и швыряю ее в мусорную корзину. Понятия не имею, видит она это или нет, но молю бога, чтобы увидела.

Глава тридцать третья. Лилия

Вторник. Я пишу тест и задерживаюсь после последнего урока. Но потом сразу бегу в бассейн, надеясь, что там уже наматывает круги Рив. Но в бассейне никого нет, он не пришел. Я некоторое время жду, потом сажусь на лавку и пишу ему сообщение.

«Решил сегодня не плавать?»

«Да, Я с этим покончил».

«???»

«Не могу сейчас говорить, я работаю у отца в офисе».

Хм… Что это значит покончил? С чем? С тренировками или со мной? Если мы сегодня не плаваем, то у нас вообще не остается возможностей побыть наедине до самого Дня Благодарения. Ведь завтра короткий день.

Я быстро соображаю. Единственно, что я могу сейчас сделать – это пойти к нему и спросить, что он имел в виду, устроить шоу, показать, что меня это задело.

Я сломя голову несусь из