Шрифт:
Закладка:
И дети навсегда запомнили оба условия, при которых пишется двойное «н»: это наличие приставки либо зависимого слова.
Но, поскольку Быков уже имел серьезные неприятности на почве нецензурной брани, он тогда на всякий случай перестраховался и, перед тем как сделать свое заявление, попросил девочек выйти из класса; так оно спокойней.
– Кстати, – говорю, – а ты не за тем ли в школу пошел, чтоб трахать школьниц? Венедиктов с «Эха Москвы» рассказывал, что он это дело любил.
– Нет, что ты! Такого со мной не было… Хотя – желающие девочки были…
– Как – не было такого? Ты же славишься своей ебливостью!
– Категорически не согласен! Я не очень еблив. Мы просто привыкли преувеличивать зависимость человека от этого дела… А преподавание мне очень нравилось! Те два года в школе – большое счастье.
Однако надо признать, что не зря Дмитрий сеял разумное, доброе, вечное. От этого была польза. Вот хотя бы такое подтверждение. Приезжает однажды Быков на сервис на своей «семерке» (ВАЗ, «жигули» 2001 года), а там очередь. Но вдруг выходит начальник и велит сделать ремонт мгновенно! Сопроводив это такими словами:
– Вы, Дмитрий Львович, первый человек, который заставил меня в себя поверить. Помните, я был двоечник, а вы меня научили разбирать предложение? Ну, там, подлежащее, сказуемое… А еще же «ёбанный директор»!? С двумя «н»?
Дмитрий Львович чуть не заплакал, но таки не заплакал же.
И вот еще что, вот еще за что его не могли не любить «пионеры»: будучи учителем, он никогда не задавал домашних заданий, такой у него был принцип. Хитро, дальновидно.
Литературный процесс
– Дима! Ты на кого больше похож внешне – на Бальзака или на Дюма?
– А еще больше на Флобера. Но если серьезно, на Золя, он и внешне, и внутренне мой идеал писателя. Эмиля очень люблю, это мое все. Я читал весь цикл про Ругон-Маккаров. Я обожаю Золя. Я от него ссу [кипятком]! Золя мне близок безумно, а Бальзак хоть гениальный – не так. Золя – это как я бы писал, если б умел. Особенно люблю «Чрево Парижа».
– Очень смешно было, когда я читал интервью, которое ты взял у Проханова. Ты там удивлялся, что он так много пишет. Ха-ха-ха! Притом что ты пишешь невероятно много.
– Проханов правда больше пишет, чем я. Чехов, Толстой, Горький – все больше меня писали. А Бергман!? Он снимал в год две картины и еще ставил шесть театральных постановок. Действительно загадка, – как ему это удавалось. На самом деле больше меня очень многие пишут. Полно таких журналистов.
– Сколько это физически в твоем случае?
– В день три текста. Десять компьютерных страниц.
– Скажи, вот кто такой, по-твоему, графоман? Кстати, некоторые и тебя считают графоманом.
– Считают. Но я и есть графоман, потому что я люблю графить, писать. Но вообще, графоман – это тот, кто делает это отвратительно.
– Но теперь, когда у тебя есть такая премия…
– Нет, премия как раз не показатель. Премии иногда такому говну дают… Премия – это не критерий, к сожалению…
И тем не менее к теме многописания. Быков все-таки не может отрицать факт своего трудоголизма, и признает, и объясняет так в своих интервью, которые после лягут в основу его будущих мемуаров:
«Может быть, мой умеренный трудоголизм – как раз и средство борьбы с неумеренным темпераментом». Он тут высказывается довольно обтекаемо, но бывали с его стороны и более откровенные высказывания: «Личная жизнь у меня довольно бурная. Это меня и настораживает. Трагедия удачно женатого человека в том, что он никогда не уйдет из семьи, а полностью отказаться от личной жизни не может. Он обречен портить чужие биографии. Я стараюсь от этого себя удержать… Смешон влюбленный толстяк, с лирической поэзией, с бурными проявлениями. Когда я пишу, чувствую себя более уверенно».
Эти две темы – бурная личная жизнь и литература – забавным образом переплелись у него в 1995 году (к которому мы снова возвращаемся, видно, не случайный то был год), когда он для заработка сочинил два порноромана. В соавторстве с неким не названным коллегой, мне почему-то кажется, что это была дама, так было б технологичней и просто логичней, какие-то новые повороты могли образоваться… Схема была такая: брались готовые фильмы – в том случае это «9½ недель» и забыл еще что – и по ним писались книжные версии. Эротика конвертировалась в порнуху, а в целях русификации в сюжет вводились новые персонажи: к примеру, русский (то есть, конечно, еврей) эмигрант-художник; если кто помнит, Ким Бейсингер в том нашумевшем фильме была галеристкой. По воле быковской фантазии эта дама совершала половые акты с героями фильма, этого ей было мало, и она еще смотрела порнослайды и дрочила. В конце концов это можно живей описать, чем, например, сублимацию путем написания текстов, как это делает сам Быков.
При всей своей бурной личной жизни Быков счастливо женат. Я предположил такое объяснение:
– Жена должна же понимать: поэту нужны и другие бабы.
Ответил он на мои досужие домыслы так:
– Ее никто не спрашивал об этом. Да, у меня бывают увлечения, но ее это не волнует. Потому что она знает: сочинять я могу только с ней. Остальное ее не волнует абсолютно.
– Сочинять только с ней? Как это?
– А мы думаем в одинаковом темпе.
Так что этот расхожий образ Быкова – он сидит за компьютером, с девицей на коленях, пьет пиво и набивает тексты на продажу – отчасти верен, а отчасти нет, поскольку в жизни все сложней.
– Скажи пожалуйста, Дмитрий. А можно ли реально представить себе такую идеальную книгу, в которой была бы соединена народность Донцовой с духовностью Гранина и так далее, все самое лучшее?
– Ты будешь смеяться, но есть у меня рецепт такой книги! Она должна быть написана на основе реальной истории города Ленска. Весной 2002 года его смыло наводнением. И тогда Путин сказал Шойгу: восстановить город к 20
