слабые доводы в свою защиту. Маркиз был напуган, королева непреклонна, трое мужчин молча поглаживали эфесы шпаг. Внезапно Мональдески бросился перед королевой на колени, умоляя ее о прощении (сохранившаяся в замке картина воссоздает ситуацию). Он рыдал навзрыд, торопливо что-то говорил, глотая слова и всхлипывая. Королева бесстрастно выслушала его. Затем, по завершении бессвязной и затянувшейся речи Мональдески, холодно бросила священнику: "Подготовьте этого человека к смерти". Произнеся приговор, она покинула галерею и вернулась в свои покои.

Было предпринято несколько попыток заступничества. Кристине даже указали на то, что замок — это королевская собственность и убийство человека в нем было бы нарушением закона, суверенных прав и основ гостеприимства. Кристина парировала, что даже в Фонтенбло ее право судить своих подданных оставалось неприкосновенным; она велела священнику поскорее разобраться со своими обязанностями и с тем, что диктовала ему совесть. Когда стало очевидным, что все попытки безуспешны, один из трех мужчин молниеносным движением всадил клинок в живот просившего пощады маркиза. Удар не был смертельным, в том числе потому, что Мональ-дески под одеянием носил (ненужная предосторожность) железную кольчугу. Понадобились другие удары, еще и еще, но и они не поставили точку. Истекающий кровью, искалеченный, потерявший несколько пальцев, пытаясь защититься от шпаг нападавших, маркиз ползал вдоль стены, стонал, взывал к милости Господа, теряя силы и превращаясь в истерзанный кусок мяса. Казалось, его агония будет вечной. В итоге одному из трех палачей удалось его добить, перерезав горло.

Что же такого натворил маркиз? Что породило такую безжалостность в душе королевы? Теперь этого никто и никогда не узнает. Конечно же, истинным мотивом стали отнюдь не фальшивые письма маркиза — они были только поводом для грубо инсценированного придворного заговора. Поговаривали о любви, обернувшейся ненавистью, об откровенных признаниях, использованных ей во вред, о сговоре с целью лишить ее надежд на неаполитанский трон, о льстивых и подхалимских речах, цинично опровергаемых поведением в конкретных обстоятельствах. В итоге сообщили, что маркиз был виновен в политической измене — объяснение, которое придавало хоть какую-то видимость законности такой ужасающей казни. Несмотря на это, гнев Мазарини и замешательство папы были весьма сильны; последний прямо наказал Кристине какое-то время не возвращаться в Рим. Надменная и гордая королева не сочла нужным подчиниться.

Тем не менее на протяжении всей своей жизни, каждый раз, когда ей припоминали этот эпизод, Кристина торопилась громогласно подтвердить, что верит в свою правоту. Мазарини она написала: "Мы, люди Севера, довольно-таки дикие и не больно пугливые… По поводу того, как я поступила с Мональдески, могу сказать Вам только то, что, не будь это уже сделано, я бы сегодня вечером не уснула в своей постели, не завершив начатое, и раскаиваться мне не в чем". Тот, кто посетит замок Фонтенбло сегодня, сможет собственными глазами увидеть выставленные на всеобщее обозрение железную кольчугу и шпагу, которым Мональдески тщетно пытался вверить свою жизнь. Если присмотреться, то кажется, что между кольцами кольчуги виднеются остаточные следы крови, хотя это может быть и ржавчина.

Убийство маркиза отбросило тень на всю дальнейшую жизнь Кристины. Пусть это событие и не имело каких-то зримых последствий, но оно никогда не было забыто. В Риме существование Кристины вошло в прежнее русло: академии, собрания выдающихся личностей, художников и артистов, сердечная дружба с кардиналом Адзолино. При ее "дворе" регулярно появлялись композиторы Алессандро Скарлатти (занимавший какое-то время должность ее личного капельмейстера) и Арканджело Корелли, клавесинист Бернардо Пасквини, а нередко — и сам Бернини. Сердечные приглашения рассылались и некоторым из лучших певиц города (Анджелине Квадрелли, Антонии Корези, Марии Ландини), а также кастрату Антонио Ривани, прозванному Чиччолино, виртуозу с ангельским голосом, — Кристина (в художественном смысле) была от него без ума и непрестанно ревновала ко всем.

В здании, где раньше располагалась старинная тюрьма Тор ди Ноне, бывшая королева оборудовала первый в Риме общественный театр. На его подмостках перед публикой упражнялись в декламации, исполнительском мастерстве и пении настоящие женщины, ее "красавицы-протеже". Для этого папа Климент X (1670–1676) был вынужден аннулировать давнишнее постановление, запрещавшее женщинам выступать на сцене и участвовать в постановках, где их заменяли кастраты, обладавшие чистейшим фальцетом; этот запрет был одним из элементов привычной католицизму мизогинии (женоненавистничества), особенно подпитываемой пылом иезуитов после Тридентского собора.

Но активность бывшей королевы не ограничивалась исключительно увеселительной деятельностью. Помимо ботанических работ в саду, Кристина с нуля собрала библиотеку, состоявшую почти из тридцати тысяч томов и десяти тысяч манускриптов; организовала комнату медалей, орденов и прочих наград; основала научную лабораторию, где ставились алхимические эксперименты. Она, как и многие люди, бросавшиеся с головой в омут изучения оккультного мира, мечтала трансформировать свинец в золото. Однако в ее случае это были не просто мечты, а точная мысленная установка, граничившая с утопией и иллюзиями: с помощью извлеченного таким путем золота она намеревалась снарядить армию в поход против турок.

Естественно, никакого богатства из воздуха добыть не удалось, и армия осталась одним из многих нереализованных экстравагантных проектов Кристины. Между тем конклав 1676 года под давлением могущественного Людовика XIV избрал папой Бенедетто Одескальки под именем Иннокентия XI. Новый понтифик принес с собою дух Реставрации: закрытие театров, включая Тор ди Нона, возобновленный запрет на участие женщин в спектаклях, потом отказ в праве брать уроки музыки, осужденной "как вредное для их целомудрия искусство". Протесты были, но осторожные: новый понтифик сам подавал пример аскетичной жизни, да и докучать едва воцарившемуся суверену было неосмотрительно. Его предшественник Климент X назначил Кристине ежегодную ренту в двенадцать тысяч скудо, что Иннокентий поспешил отменить. Говорят, что ее это не особенно огорчило. Она всегда жила не по средствам, залезая в долги и черпая деньги из неведомых источников с такой непринужденностью, какая встречается только в тех, кто никогда не сталкивался с бедностью и лишениями.

Жизнь Кристины катилась по уже накатанной колее, у нее было еще несколько любовных увлечений, помимо многолетней трепетной привязанности к кардиналу. Одной из ее последних любовниц стала балерина и певица Анджелика Волья по прозвищу Джорджина. Отношения Кристины с женщинами всегда были любопытными и запутанными, хоть по большому счету вполне объяснимыми в отличие от некоторых других ее поведенческих реакций. К примеру, во время своего путешествия во Францию она пожелала познакомиться с Нинон де Ланкло, прославленной куртизанкой, "заточенной" в монастырь Ланьи за то, что чрезмерно щедро раздаривала свои ласки и благоволение окружающим. Кристина часами беседовала с ней, обмениваясь сокровенными мыслями, суждениями и оценками. Рассказывают, что остроты, отпущенные ею в этих разговорах на тему религии, весьма оскорбили