Олимпию, ушедшую со сцены и чуть позже умершую во время эпидемии чумы, теперь сменила шведка Кристина, такая же интриганка, но с долей наивности, делавшей ее скорее мечтательницей, чем настоящим инструментом власти и сопряженного с нею риска. Выросшая в условиях безальтернативного лютеранства и пронизывающего холода своей страны, экс-королева с восторгом погрузилась в сияние барочного Рима и атмосферу религиозности, где щегольство ритуалов нередко замещало глубину веры. Это был город праздников, балов, сплетен, ухаживаний, состязаний и турниров; дворцы нобилей, подобные жемчугу и самоцветам, разбросаны в море убогих лачуг, а аристократия в своих плащах и рясах блистала посреди плебса, забитого и довольно невежественного. По сути оставшийся языческим город, в котором странные предметы, овеянные ореолом легенд и преданий, почитались мелким людом как священные реликвии: кисть руки Иосифа Аримафейского, один из тридцати Иудиных сребреников, фрагмент креста, на котором был распят Иисус, один из хлебов, чудесным образом умноженных Христом, и даже его крайняя плоть, удаленная во время иудейского обряда обрезания.

Первой резиденцией Кристины стало одно из самых чудесных римских зданий — палаццо Фарнезе, с галереей фресок Аннибале Карраччи, памятник ренессансного искусства. В честь ее прибытия были устроены праздничные гуляния, где оригинальные маски помогали скрыть коварство, козни и запретные галантные приключения. Также состоялись карнавальные скачки, в которых соревновались лошади и ослы; в забегах, помимо животных, заставляли принимать участие и евреев-"богоубийц", даже престарелых. Чернь веселилась, высмеивала, подзуживала, запускала в бедняг всем, что попадалось под руку, — от гнилых фруктов до дохлых кошек. В общем, "вечный Рим", как всегда балансирующий на грани великолепия и позора, блеска и унижений, склонный к издевке и злой шутке, к жестокости и благородству, но слегка инфантильный в любой ситуации. Кстати, в августе 1686 года, за три года до смерти, Кристина провозгласила себя покровительницей "евреев города Рима". Это был мужественный поступок, особенно в том городе, где всего лишь за столетие до этого придумали заключить их в гетто.

Кристина, понимая, к чему ее обязывает монарший ранг, распахнула двери своих салонов "сливкам" общества, всем тем, кто мог предложить ей самое лучшее — интеллект, остроумие, власть. Большинство кардиналов, обитавших в Риме, примерно человек тридцать, взяли за обыкновение посещение ее вечеров, довольные радушием и гостеприимством — веселым и торжественным, — которое для них приберегалось.

Среди ее гостей часто замечали кардинала Дечио Адзолино, родом из Фермо: с молоком матери он впитал хитрость и изворотливость родной области Марке. Это был непримечательный мужчина среднего роста, наделенный, однако, живейшим умом; пять из его девяти сестер были отданы в монахини, в священники подался и один из его братьев. В семьях скромного достатка отличным выходом из затруднительного положения считался постриг бесприданниц.

В эпоху Иннокентия X двадцатилетний Адзолино благодаря протекции грозной донны Олимпии получил пост секретаря шифра, то есть человека, ответственного за секретные коды папской корреспонденции. Естественно, должность весьма деликатная, требовавшая особых умений, непредвзятой трезвости и определенной склонности к интриганству. Все эти способности Адзолино проявит сполна, пройдя все ступени церковной карьерной лестницы, вплоть до должности кардинала. Это не исключает того факта, что его жизнь была чрезвычайно насыщенной и интенсивной в сексуальном плане, по крайней мере до тех пор, пока он не познакомился с Кристиной. Этих двоих связала любовь, длительная, нежная, быть может, даже плотская (здесь нет точных сведений) и уж точно пронизанная порывами чувств, острой ревностью, мелкими обидами и отмщениями — как и всякое истинное чувство.

Когда оба состарились, их еще видели спокойно прогуливающимися вместе в саду палаццо Корсини, тихо дискутирующими на различные темы, обсуждающими книжные новинки, поверяющими друг другу заботы и недуги; шаг замедлялся, вероятный пыл молодости усмирялся возрастом. Все фантазии, утопии и мечтания, составлявшие предмет вожделений королевы на протяжении ее бурной жизни, постепенно ушли. К шестидесяти годам у нее осталось только одно — присутствие и поддержка престарелого кардинала, когда-то способного влиять на ход избрания папы, а сейчас занятого отчуждением части своего имущества в пользу нуждающихся и на благотворительные цели.

Однако предыдущий этап жизни Кристины содержит эпизод, о котором стоит поведать, так как он в полной мере демонстрирует и ее темперамент, и политически ангажированную благожелательность папы и его двора. Речь идет об убийстве, совершенном настолько беспощадно, что оно наложило отпечаток даже на такое хаотичное существование, как жизнь Кристины.

В ноябре 1657 года она по приглашению короля Франции Людовика XIV находилась в Фонтенбло. Цель визита состояла в попытке окончательно прояснить, поспособствует ли будущий Roi Soleil ("король-солнце") завоеванию для нее трона Неаполя. Кристина, по простодушию или же по неосмотрительной амбициозности, воображала, что сможет вклиниться в борьбу Франции и Испании, чтобы выкроить для себя королевство на Апеннинах. Людовику было всего девятнадцать лет, но его "наставник", проницательный и коварный кардинал Мазарини (родившийся в затерянной деревеньке в Абруцци и добравшийся до французского двора), дал ей понять, что, быть может, рано или поздно стоит попытаться.

В действительности Мазарини думал только о себе самом и о своем короле. Половинчатые и расплывчатые обещания стали не более чем уловкой, чтобы сдерживать эту неугомонную женщину, которая — кто знает — может оказаться полезной в Риме. Время шло, и с каждым месяцем Неаполитанское королевство становилось все более призрачной затеей. Хуже того, циркулировали упорные слухи, что Мазарини вел с Испанией секретные переговоры о мире — для Кристины это значило бесповоротное прощание с трепетно взлелеянной мечтой. Экс-королева так долго вынашивала эту идею, что озаботилась даже эскизом униформы армии, во главе которой она встанет: черные и фиолетовые кители с серебряным шитьем и позументами. Сейчас же все того и гляди канет в небытие, рассеется, как туман на заре. Сильнейшая досада или же более приземленные соображения подвигли ее возложить ответственность за собственный потенциальный провал и бесчестье на маркиза Джан Ринальдо Мональдески, придворного оруженосца, персонажа ненадежного и скользкого, но явно не заслуживавшего той страшной участи, на которую его обрекла Кристина, обвинив в измене.

Чудовищная сцена разыгралась 10 ноября в Оленьей галерее замка Фонтенбло. Там собрались королева, трое мужчин, священник и незадачливый маркиз. Кристина продемонстрировала всем пачку писем, адресованных маркизу, за подписью его конфидента, некоего Франческо Мария Сантинелли, в которых о ней неприкрыто злословили, смакуя всяческие сальности и скабрезности. На деле же все послания были сфальсифицированы самим Мональдески, признавшим после тщательного допроса этот факт и приведшим крайне