трижды высуши — тогда очистится! При каждой мечети есть школа, где ребятишки обучаются грамоте. Учитель не получает жалованья, а довольствуется тем, что по четвергам школьники приносят ему деньги, хлеб, больше или меньше, смотря по достаткам. Перед праздником Рамазана мальчишки ходят по дворам, причем распевают:

Пришел месяц Рамазан;

Дайте праздничный подарок;

Я отдам его учителю,

А вас за то в день Судный Наградит Аллах!

Весь сбор поступает к учителю.

Как только мальчишка подрастет, отец ведет его в школу, несет с собой блюдо пилава и просит учителя: «Господин! Мы поручаем вам нашего ребенка. Учите его, бейте. Если даже убьете, мы не будем сердиться. Мясо ваше, кости наши!» Учение начинается с заучивания букв, потом слогов, что продолжается с полгода. Затем следует чтение Корана на арабском языке, которого и сам учитель не понимает; так же точно без понимания читаются и другие книги на персидском языке. После всего учат письму. Задавши с утра уроки, учитель отколотит ленивых и потом уходит на целый день по своим делам. Детишки орут во весь голос; каждый выкрикивает свое, что ему задано, и такой невыносимый гам раздается с малыми перерывами с утра до вечера. По окончании этой школы мальчики или поступают в писцы (мирза), или переходят в медресе, высшую школу, где обучаются арабскому языку, изучают мусульманскую веру, законы. Здесь ученики живут постоянно, в маленьких кельях, и есть такие, которые проводят там всю жизнь. Их можно узнать по бедной одежде, по привычке говорить тихо, опустив глаза долу, есть мало и украшать свою речь арабскими или персидскими стихами.

Девочки обучаются отдельно, у своих учительниц, на дому, но грамотных сартянок очень мало. Если жена соскучится по мужу и захочет послать ему весточку, она завертывает пучочек соломы и уголек. Этим она хочет сказать, что от тоски пожелтела, как солома, и почернела, как уголь. Когда девочке минет 10 лет, ей дарят кольца, ожерелья, браслеты, и с этой поры она начинает украшать себя, учится ходить мелкими шажками, картавит, шепелявит, подкрашивает брови и ресницы, накануне праздников красит шафраном ногти, ладони; если она хочет что-нибудь спросить, то спрашивает ужимками, например, чуть-чуть приподнимет брови. В 12–13 лет про девушку уже говорят: «пришла в возраст» или «начинает нравиться». Теперь она выходит из дому не иначе, как накрывшись волосяной сеткой, поверх которой еще накидывается паранджа, вроде халата. Брачные дела устраивают родители, причем за невесту уплачивается калым от 10 рублей до сотен, смотря по состоянию, а в кишлаках расплачиваются скотом или хлебом.

В назначенный день приходит в дом имам с женихом и свидетелями: невеста должна сидеть в углу, за занавеской. Имам спрашивает, согласна ли она, потом читает молитву; после угощения все расходятся по домам. Отвозят молодую к жениху, не сейчас, иногда через несколько недель. Перед отъездом ее одевают в белую кисейную рубаху, а на голову навязывают несколько платков, вроде чалмы. В таком костюме она садится посреди комнаты, окруженная всеми родственницами и знакомыми. После продолжительных причитаний молодую выводят во двор, где уже стоят арбы; все садятся в одну, и поезд трогается, сопровождаемый толпой мальчишек; они бьют в бубны и орут во все горло свадебные песни. У родителей жениха ждут с угощением, но молодая должна непременно просидеть трое суток за занавеской, прежде чем показаться своей новой родне.

II

Как кочевому, так и оседлому населению худо жилось под ханской властью. Особенно ненавидели хана кипчаки, полукочевники, обитавшие в числе 10 тыс. семейств в окрестностях столицы. Худояр-хан был ставленником родовитого кипчака Мусульман-кула, который в продолжение десяти лет самовластно управлял страной, держа своего питомца взаперти; лучшие места и должности были предоставлены родичам и землякам правителя. Наскучив опекой, Худояр-хан подговорил узбеков, и те подняли народ: Мусульман-кул должен был спасаться бегством в горы. Под Маргеланом он был разбит и взят в плен с пятью сотнями главных сообщников. Два месяца хан праздновал свое освобождение, и каждый праздник сопровождался казнью пленных кипчаков, и все это происходило в присутствии Мусульман-кула, которого приглашали как почетного гостя. Когда дошел черед до него самого, старик только сказал: «Аллах анбар!» (Аллах велик) и спокойно подставил свою голову под нож палача.

Однако страна ничего не выиграла от этой перемены. Говорят, за три года управления Худояр-хан истребил до 20 тыс. своих подданных. Помимо жестокости, он был алчен к наживе; народ стонал под тяжестью налогов и нескончаемых поборов. На базарах брали и с продавца, и с покупателя; были обложены такие предметы, в которых нуждается последний бедняк, например, камыш, хворост, колючка. Хан раздавал купцам деньги под проценты, завел собственных верблюдов и отдавал их внайм под тяжести или рассылал по базарам с солью. Такими путями он скопил миллионы. Между прочим, в числе его придворных находился молодой и статный сын Мусульман-кула, Абдурахман, в должности автобачи, вроде нашего камер-пажа[8]. Хан его побаивался, но в то же время заискивал перед ним то угощением, то подарками, даже женился на его сестре. Это не мешало Абдурахману держать себя надменно и в то же время под рукой сноситься с кипчаками, питавшими надежду отомстить за смерть его отца и казнь соплеменников; ненависть к русским внушал Абдурахману мулла по имени Исса-Аулие. В середине лета 1875 года они скрылись из столицы и объявили хазават, т. е. священную войну против христиан. Как раз в ту пору наше посольство находилось в Кокане; с ним был и полковник Скобелев, которому Кауфман дал поручение проехать в Кашгар. Только благодаря этому офицеру да горсти конвоя хану удалось скрыться под нашу защиту, в Ходжент. На место Худояр-хана был посажен его сын Наср-Эдин.

Было время, когда властители Кокана повелевали богатым и плодородным краем по всему течению Сырдарьи. Безурядица и мятежи, неудачные войны с соседней Бухарой, а главное, победы русских генералов — Черняева, Колпаковского, Кауфмана — сократили владения ханов более чем наполовину: города Ташкент, Туркестан, Ходжент отошли к России, часть кочевников признала ее подданство, прочие не хотели признавать ничьей власти. Русский царь никогда не искал новых завоеваний; при мирном и спокойном состоянии ханства оно могло бы существовать и поныне в пределах той же Ферганской долины, но каждая безурядица в Кокане отзывалась на границах наших владений, смущала умы наших новых подданных. Кауфман не раз подавал хану добрые советы, и тот советы выслушивал, а поступал по-своему. С такими же советами было отправлено из Ташкента последнее посольство, принужденное покинуть столицу по случаю мятежа. Почти