Шрифт:
Закладка:
– Боже, спаси меня от такой любви, – пробормотал Конрад. Но как бы ему ни было больно это признавать, он знал, что Арнгрим был прав. Языческие духи защищали своё; если бы не эти четверо мальчишек и их глупый план сорвать крестовый поход, предначертанный Богом, Конрад сомневался, что даже его разведчики смогли бы найти путь в землю Вороньих гётов. Они бы выставили себя дураками или того хуже.
– Перед какими бы дьяволами ни преклонялся этот мальчик, – сказал Конрад Никуласу, когда священник подошёл к нему, – похоже, они намерены держать кости святого Теодора, как и его меч, подальше от нас, добрых последователей Христа.
– У них не получится, – ответил Никулас. – Как же иначе? С нами Господь.
– На то воля Господа!
Все солдаты подхватили эту фразу:
– Deus vult! На то воля Господа!
– Снимите его, – приказал Конрад, поворачиваясь. – Оставьте его языческие кости псам!
– Стойте! – отец Никулас страстно схватил Конрада за руку. Священник уставился на крест широко раскрытыми глазами. – Смотрите!
За время драки облака над головой поредели; теперь сквозь них можно было разглядеть голубой небосвод. С небес било копьё солнечного света, пронзая облака и дым и окутывая молельню и крест золотым сиянием. Окутанное этим светом тело на кресте приобрело возвышенную красоту – от падающих на глаза волос до таинственной улыбки, навсегда застывшей на его губах. В этот момент Никулас увидел лицо Искупителя.
– Свидетельствуйте! – воскликнул священник. – Свидетельствуйте, о воины Христовы! Мы стоим на краю языческих земель, но Бог с нами! В этот день мы потеряли товарищей, но Бог с нами! И армия, которая знает Бога, – это армия, которая знает победу!
– Победа! – повторили крестоносцы. – На то воля Господа!
Лорд Конрад перекрестился. Он наблюдал, как Никулас подошёл к одному из солдат и забрал его копьё.
– Но, придя к Иисусу, – процитировал священник, – как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней, но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, – он высоко поднял оружие, его острый край блеснул в золотом свете, – и тотчас истекла кровь и вода.
Никулас пронзил бок Флоки, и, ко всеобщему изумлению, из раны полилась кровь и вода.
Мужчины упали на колени. Поднялись крики и вопли. Некоторые открыто рыдали.
– Это чудо, – заявил Никулас, бросая копьё его владельцу. – В смерти этот язычник был освящен самим Господом! Всевышний избавил его от греха неверия и сделал его душу христианской! Он даровал ему вечную жизнь! Похороните его, милорд! Похороните его, как похоронили бы почитаемого святого! Ибо он открыл нам правду о нашей борьбе сегодня и в последующие дни: мы благословлены, и мы не одиноки! Вперёд, к земле жалких язычников! Вперёд, к силе и славе Христа Всемогущего! На то воля Господа!
Никулас стоял перед армией словно древний пророк, его глаза горели огнем, а борода казалась дикой золотой копной в льющемся с небес свете.
– Deus vult!
В подвале дома Гримнира, окруженном стенами из камня с вырезанными рунами, Халла склонилась над чугунной чашей, наполненной дымящейся водой, и пыталась предсказать будущее. Эта созданная в незапамятные времена чаша попала в Мидгард, когда народ Гримнира бежал из Ётунхейма, но Гиф так и не сказал, завоевал он её или украл. Старый каунар называл её «Глаз Мимира» и показал Халле, как пользоваться, чтобы узреть то, что ещё только произойдёт.
– Эта тварь любит говорить загадками, – сказал он, глядя на чашу, будто описывал живое существо. – Получать от неё ответы – словно всматриваться в лужу грязи. Но, может, ты будешь терпеливее меня.
Халла редко использовала Глаз на протяжении веков – только в том случае, когда другого выбора не оставалось. Этой ночью ей нужно было узнать, нужно было увидеть…
– Серый Странник уже идёт, – выдохнула она, раздувая пар. – Покажи мне.
Она наклонилась над Глазом Мимира и заглянула в чернильную воду.
Халла вдохнула пар, едкий, с запахом дыма, крови и взрыхленной земли – со смрадом поля боя. Запах Вигрида, кровавой равнины, где насмерть сражались боги и гиганты.
Пар, поднимающийся от поверхности воды, клубился и танцевал, образуя в воздухе образы. Фрагменты пророчества, начертанные дубовым галлом и железом, чёрные полосы на зыбком воздушном ковре. Халла присмотрелась и увидела…
…ненавистно-красные глаза, сверкающие из-под белоснежного меха; из-под чёрного меха – глаза голубые и холодные, как горный лёд. Два волка ходят кругами – один черный, другой белый, – шерсть поднята дыбом, с оскаленных клыков капает кровь. Их низкое рычание ясно даёт понять, что пощады не будет. Ворон наблюдает сверху, склонив голову набок. Его голос звучит резко на фоне пустого неба.
Волки подходят ближе. Клыки вспарывают, когти рвут. Кровь капает, окрашивая снег, словно рубины, драгоценные камни жизни. Ворон наблюдает. Они сражаются, но за что? Каков их приз? Власть? Земля? Ворон знает. Их приз – морок, Ложь, живущая в их умах. Ложь заставляет их убивать. Ложь станет их смертью.
Силуэт наблюдает. Он имеет черты человека, но это не человек; на нём широкополая шляпа и плащ странника, но это не странник; он одноглазый, но не Эйн-эйгд. Его улыбка – злоба; его смех – ненависть. Он наблюдает.
Белый волк убивает чёрного. Чёрный волк убивает белого. Сердца бьются, горячая кровь пропитывает землю, они тянут себя навстречу Лжи. Вой, стоны. Ложь манит. Ворон кричит правду, но они не слышат. Ворон взлетает; он пытается остановить алую волну крови, когда та остывает и превращается в лавину рубинов. Ворон собирает их в когтях, прячет в своих перьях и защищает. Но силуэт не терпит вмешательства Ворона. Он отгоняет Ворона деревянным посохом. Кровавые рубины падают с крыльев Ворона и разбиваются вдребезги, ударяясь о землю.
Земля дрожит. Волки воют в последний раз. Силуэт ждёт.
Ворон взмывает к солнцу, делает круг и возвращается, чтобы отомстить. Чернокрылый, с острым как бритва клювом, он летит так же верно, как стрела. Он пронзает фигуру, рассекая мышцы и кости, чтобы схватить приз: силуэт сердца, чёрный и бьющийся. Человек, но не человек, бог, но не бог, смеётся, и его смех – ненависть. Его улыбка – злоба. Его сердце – погибель. Силуэт рассыпается словно пепел.
Его сердце растёт. Оно становится огромным и крылатым. Ворон кричит, пока чудовищная тень пожирает землю…
Халла повернулась, внезапно осознав, что земля под ней дрожит. С потолка подвала сыплется пыль, по воде идёт рябь, обрывая чары Глаза Мимира. Халла садится на корточки и ждёт, когда прекратится дрожь.
Гиф говорил правду: Глаз Мимира повествует о будущем загадками. Она узнала картинки, или, по крайней мере, ей так казалось – волки и ворон… об этом говорилось в пророчестве. Она ждала дракона, смерть мира Пригвождённого Бога. Она надеялась увидеть пламя Рагнарёка, яркое и пожирающее.
