Шрифт:
Закладка:
— Я еду к Вашей дочери. Вы дадите мне адрес или поедете со мной?
— Конечно же, я поеду с Вами, — мужчина опять засуетился. — Кристиночка, помоги мне собраться.
По тому, с каким ужасом девушка смотрела в глаза мужу, не произнося ни слова, я окончательно убедился, что она немая. Она, по-моему, даже промычала еле слышно что-то невнятное. Затем опрометью бросилась из комнаты. Муж поспешил за ней.
Через пять минут мы уже сидели в моей машине. Всю дорогу мужчина молчал. Когда перед нами распахнуло утреннюю ширь Марсово поле, он вдруг заговорил:
— Кристина — моя вторая жена. Она немая, Вы, наверно, заметили. Она не говорит от рождения, но вполне нормально слышит, — я не понимал, для чего он всё это говорит, но не перебивал. — Мы поженились год назад, и Кристиночка переехала ко мне. Они не очень ладили с Элиной. Трудно не поладить с немой девушкой, но у Элины очень сложный характер…
— Вы артист? — запоздало спросил я.
— В общем, да. Я — певец. Оперный певец.
Вот откуда мне было знакомо его лицо. Афиши, телевидение… Когда-то, в далёком прошлом, мы с бывшей женой много ходили по театрам, в том числе и в оперный… Это было в таком далёком прошлом, что сейчас не имело никакого значения. Ничего не имело значения, кроме мысли о том, что мы банально опоздали. Внутри шевелилось мерзкое чувство безысходности. Больше всего я боялся, что мы найдём дочь певца мёртвой. Мне реально было страшно.
— Кто мог ей угрожать? — задал я вопрос, который должен был задать, ещё стоя перед открытой дверью, на полчаса раньше.
— Что было в письме? — вопросом на вопрос ответил Эммануил Аркадьевич. — Вы можете мне это сказать?
Я дотянулся до папки на заднем сидении и вытащил из неё листок с нарисованным телефоном. Не отрываясь от дороги, протянул свои каракули мужчине. Он долго изучал написанное. Слишком долго для того, чтобы я успел понять — он знает, что это значит. Никаких сомнений, он понимает, что происходит. И какого чёрта? Я злился на себя, на него, гнал машину вперёд всё быстрее и быстрее. Как будто скорость могла что-то изменить.
В квартире никого не оказалось. Она была тщательно убрана. Никаких признаков какого-либо происшествия, ни малейшего беспорядка я не обнаружил. Внешне всё было в норме.
— Как часто Вы созванивались? Она могла куда-нибудь уехать? — я мучил мужчину вопросами, понимая, что ему и без того тяжело.
— По-разному, — обтекаемо отвечал артист. — Иногда раз в неделю, иногда реже, иногда чаще. Если Вы имеете в виду последнее время, то мы не разговаривали… наверно, дня три.
— Она могла поехать куда-нибудь? В отпуск, в поход?
— В отпуск? Нет, что вы! Элечка учится на первом курсе театрального, она не работает, — кто бы сомневался? — У них каникулы сейчас… В принципе, она могла уехать куда-нибудь отдохнуть. В поход? Нет, не думаю… Могла уехать на съёмки… Нет, она бы обязательно меня предупредила, что уезжает. Скорее всего, она в городе, просто не берёт трубку, — мужчина явно пытался заниматься самоуспокоением.
Эх, надо было взять с собой его Кристину. Глядишь, при жене он не стал бы раскисать. А так… Похоже, помочь мне он вряд ли сумеет.
— У неё есть молодой человек? — по лицу артиста пробежала смутная тень, и я понял, что попал в точку.
— Нет, по крайней мере, мне она ничего такого не говорила. Я знаю, что в последний раз она ездила отдыхать в Испанию не с другом, а с подругой. А с другом… — мужчина помолчал, как будто взвешивал варианты: сказать — не сказать. — С другом они больше не вместе… — последние слова он произнёс с таким видимым усилием, что я понял: хоть и медленно, но мы всё же движемся в нужном мне направлении. Только вот с такой скоростью можно и не успеть…
— Эммануил Аркадьевич! Давайте не будем ходить вокруг да около. Через два-три часа я всё сам узнаю, без Вашей помощи. Просто время идёт, а через три часа может быть уже поздно. Я не хочу и не буду Вас пугать. Но я прекрасно понимаю, что мы теряем время. А чтобы его сберечь, Вы должны мне рассказать, какие нелады у Вашей дочери были с законом. Они ведь были? А, Эммануил Аркадьевич?
Бершадский побледнел до такой степени, что я испугался, что сейчас его смертушка придёт. Вот ведь, артист… Хреновый ты, дядя артист, если в руках себя совершенно держать не можешь. Лицедей фигов!
— Я не знаю, чего Вы от меня хотите. Я не понимаю о чём Вы… — мужчина юлил и изворачивался, а я чувствовал себя палачом с занесённым над головой жертвы топором. Ещё чуть-чуть, и казнь состоится. — У моей дочери нет никаких неладов с законом. Что Вы?! Элечка — совершенно домашняя девочка, у неё не может быть никаких проблем…
Глава 20
Ещё немного, и я буду знать всё. Другой вопрос, в какую цену это обойдётся артисту. Или он устало замолкает, думает пару минут и трудным неартистическим голосом рассказывает мне то, что я могу узнать и без него, но чуть позже, или… Бершадский выбрал другой вариант. Он сорвался на визг. Метался из стороны в сторону, сшибая мелкие предметы, швырял всё, что попадалось под руку в стены, окна… Я дал ему бессвязно проораться, и всё же попробовал добить вопросом:
— За что Вашей дочери могут мстить?
Мне удалось доконать мужчину и вернуть его к первому варианту раскаяния. Он действительно устало присел на край широкой кровати, подобрал полы плаща и, не слишком артистично схватившись за лоб, начал всё-таки, говорить:
— Я не знаю… Вернее, я думаю… Нет, этого просто не может быть! Просто какой-то страшный сон!.. — Бершадский, бормоча эти бессвязные слова, пытался выиграть время. — Элечка!.. Она ни в чём не виновата, я не знаю, кто может ей угрожать… Давайте найдём её! — мужчина бросился ко мне с такой прытью, что я невольно отшатнулся от него. — Она всё расскажет Вам сама. Ну, конечно! Что же мы теряем время?! Надо ехать…
— Куда? —
