Шрифт:
Закладка:
Умер Сталин, и к власти пришел Маленков. В воздухе пронеслись какие-то новые веяния. Многим начало казаться, что пахнет весною, что открываются возможности для перехода к человеческой жизни, что превращению человека в бессмысленного робота социалистической системы приходит конец. Эти настроения чувствовались не только среди беспартийной массы советского населения, но и в рядах коммунистической партии. Эренбург уловил их и понял необходимость литературного ответа читателям на эту настроенность. Здесь, как всегда, Эренбург поступает очень осторожно. Он выпускает срочно написанный по этому случаю роман «Оттепель», в котором позволяет себе лишь некоторые легкие и туманные намеки на возможность раскрытия человеческой личности в коммунистической среде и то только в самой интимной сфере духовного мира – в плоскости любовных отношений. Однако и эту интимную сферу человеческой души он всё же рассматривает сквозь призму «нового социалистического человека» (страховка и перестраховка!).
Роман «Оттепель» развернут автором на фоне послевоенной жизни партийной интеллигенции крупного промышленного центра. Почти все его герои и героини, хотя и различные по характерам, – члены коммунистической партии. Фабула построена умело и увлекательно. Действие развивается одновременно по четырем линиям, каждая из которых представлена любовной парой. Все любовные партнеры жаждут возможности личной жизни, стремятся к ней, но ищут ее только е плане сердечного чувства, в сфере потребности осуществленной любви. Конфликты построены остро и порою неожиданно для читателя, которого они заставляют призадуматься и предположить нечто дальнейшее, более широкое, скрытое за ними – оттепель при более высокой температуре.
Однако, в каждом из обрисованных автором любовных сочетаний, он ставит между мужчиной и женщиной какую-то преграду, мимолетно бросая намеки, что преодоление этой преграды зависит также от той же «оттепели». Все эти преграды по форме различны для каждой пары, но стержень у всех их один и тот же: порабощение человеческой личности партийно-коммунистическим Молохом. Сугубо осторожный автор не называет этого Молоха, как не касается в своем романе и общественно-политических условий подсоветского бытия. Развязку «Оттепели» он набрасывает туманными и неопределенными мазками.
Пришла-де весна в природе, после зимних морозов наступила оттепель, а вместе с нею раскрылись сердца любовников. Забрезжила возможность какой-то идиллии, но и то только забрезжила, а еще не стала реальностью…
При всей своей осторожности Эренбург всё же на этот раз сделал тактическую ошибку. Вернее, события, происшедшие в жизни советского руководства, сыграли против него: кратковременное господство Маленкова с его робкими попытками к некоторому либерализму сменилось реакцией Хрущева. Едва начавшейся «оттепели» пришел конец. Это тотчас учла партийная коммунистическая критика и его завистники, разом набросившиеся на него. Однако Эренбург без особого усилия отбил атаку, укрепившись на своей необходимости для советской пропаганды мира, действующей в западном направлении, т. к., повторяем, один лишь он на всем советском литературном Парнасе действительно знает Европу, умеет говорить с ее интеллигенцией и может дать своим хозяевам полные гарантии, что не допустит промахов и бестактностей, подобно другим писателям, выступавшим перед европейской аудиторией. В этом – сила Эренбурга, он ее вполне сознает и, пользуясь ею, отражает ожесточенные нападки критиков «Литературной газеты».
Но данный им промах всё же требует от него выпрямления погнутой линии литературной карьеры, и мы можем ожидать в дальнейшем новой повести или романа Ильи Эренбурга, оправдывающего и восхваляющего наступившие вслед за кратковременной «оттепелью» морозы. Положение его поколеблено, и это подтверждается тем, что Михаил Шолохов в своей речи на XX съезде партии, пространно перечисляя имена всех выдающихся советских писателей и зачислив в их ряды даже столь явных литераторов прошлого века, как Пришвин и Сергеев-Ценский, обошел полным молчанием имя Ильи Эренбурга.
«Вестник института по изучению истории и культуры СССР»
Мюнхен, июль-сентябрь 1956 года, № 3(20).
С. 131–133
Александр Твардовский
«Поэмы. Том II»
Второй том А. Твардовского дает необычайно яркую иллюстрацию борьбы внутренних противоречий, возникающих в творческом процессе современного подсоветского писателя, борьбы стремящегося к свободному развитию и самоутверждению таланта автора-творца и давления на это стремление к свободе творчества со стороны «социального заказа», т. е. требований, предъявляемых к литературному работнику всевластной коммунистической партией.
Содержание второго тома: поэма «Страна Муравия»; подбор облеченных в поэтическую форму военных очерков «Василий Теркин»; поэма «Дом у дороги»; несколько мелких вещей и (в качестве приложения) сводка переписки поэта с читателями и критиками «Василия Теркина».
«Страна Муравия», которой открывается книга, в 1941 году удостоена сталинской премии второй степени, следовательно, строгие партийные цензоры признали заказ, сделанный ими поэту, выполненным. В этом они не ошиблись: все элементы, полагающиеся для плаката, пропагандирующего «радостную и зажиточную жизнь» колхозов, введены автором в его произведение. В нем есть и злобствующий кулак, и обманщик-поп, и добродетельный во всех отношениях председатель колхоза, конечно, старый партиец, и, наконец, главный персонаж – сам русский крестьянин, убеждающийся в том, что коллективная форма хозяйства наиболее выгодна для него. Сюжетное построение «Страны Муравии» по своей схеме напоминает поэму Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Но на этот раз не группа правдоискателей, а лишь один крестьянин-середняк Моргунок отправляется искать свою крестьянскую правду, и эта правда в начале поэмы рисуется ему в виде несуществующей в пределах СССР страны Муравии, в которой нет колхозов.
В послесловии к поэме автор признается, что задумал ее не без влияния приставленных к литературе партийных надсмотрщиков Фадеева и Панферова. Об этом можно было бы догадаться даже без его признания.
После долгих странствий герой поэмы, конечно, убеждается в правильности пути, указанного крестьянину партией. Этапы развития сюжетного действия развернуты автором в форме встреч Моргунка в начале с отрицательными и в конце с положительными персонажами. Их облики не новы в советской поэзии. Тот же, как и на плакатах, поп, тот же кулак. Их внешнее оформление доведено А. Твардовским до предела пропагандных требований. Так, например, традиционный поп превращается в конокрада, гарцующего на похищенной у Моргунка лошади, позже непонятным путем возвращенной владельцу добродетельными колхозниками. В стремлении вызвать у читателя жалость и сочувствие к пострадавшему Моргунку А. Твардовский даже выходит из границ правдоподобия, рассказывая, как этот его герой тянет на себе груженую телегу на протяжении чуть ли не нескольких сот километров.
Подобные картины чисто пропагандно-плакатного жанра поэт стремится обрядить в художественную форму, и его талантливость в данном случае оказывает ему значительную помощь. Некоторые картины, как например, описание колхозного базара, полнокровны и многокрасочны.
Площадь залита народом,Площадь ходит хороводом,Площадь до краев полна,Площадь пляшет, как волна.– Расступись, давай проход,– Жеребца артель ведет.Но поэтический талант А. Твардовского развертывается еще шире, когда он, по ходу действия поэмы, может позволить
