Хохол сполоснул руки, вытер о треники.

– А то!

– Когда?

– Что когда?

– В отпуск ходил.

– Ну так… Давненько уже.

– И что ты там делал?

– Кутил, что же еще!

– Подробнее.

Хохол посмотрел на Вову с сомнением.

– Товарищ чекист, это допрос?

– Вспомни свой отпуск, Лёшка. Что ты там делал?

– Да что ты пристал-то, как слизь Самосборова?! – отмахнулся Хохол. – Заладил, как заведенный, «отпуск, отпуск»! Скоро сам в свой отпуск сходишь, а нам потом расскажешь.

Вова покачал головой. Сегодня капитан не подписал бумаги. Ефрейтор тогда пожал плечами: не удивительно, случай с Костей и ответственность старших по званию еще не забылась. А потом щелкнуло.

Вова вспомнил, как точно так же пожимал плечами в прошлом квартале. И в позапрошлом. И цикл назад, и два, и… сколько? И каждый раз думал: «в следующий раз, вот-вот».

– Процедуры, они… – Вова глянул Хохлу через плечо, на закрытую дверь, понизил голос. – Они забирают больше. Не только этажи. Зачистки сливаются в одну долгую смену без начала и конца. А если так, то можно ждать вечно, сечешь? Служба, пока не сдохнешь. Никто нас не отпустит, да мы и не знаем уже, куда нам идти. У нас нет отпусков, Лёша.

Хохол стал серьезным, выражение сонливости сошло с его лица.

– Вовчик, ты чего?

– Отпуска не нужны тем, у кого забрали прошлое, – продолжил Вова. – Дембель тем более. Сколько ты здесь циклов? Вы ведь с Гаврилой дольше меня служите. Помнишь, как долго? Помнишь свой призыв? Помнишь, кем был до службы? От кого ушел и кому обещал вернуться?

Хохол нахмурился, протянул руку:

– Дай одну.

Вова достал из кармана треников мятую пачку, вынул две папиросы.

Вспомнил любимые глаза. Мутные, бесцветные, будто заклеенные тонкой полупрозрачной бумагой. И прохладные пальцы, которые касаются его лица, сначала мягко, потом настойчивей движутся по лбу и бровям, спускаются к скулам, щекочут нос, задерживаются на губах, спускаются к подбородку, скользят по линии челюсти дальше, к ушам. Впитывают через кожу каждую деталь его внешности. Запоминают.

И тихий голос:

«Я не буду себя терзать, нет. Я не хочу. – Голос дрожал натянутым тросом, будто из последних сил удерживая что-то тяжелое, тяжелее кабины лифта и перекрытия этажей. Груз, который вот-вот сорвется, полетит вниз, в пустоту, и горе тому, на кого он обрушится. – Слышишь? Я не хочу, чтобы сестра зачитывала мне похоронку! Я не буду тебя ждать, нет. Я не буду тебя ждать!»

И Вова гладил прохладные руки и целовал ароматную шею, и улыбался, чтобы придать оттенок своим словам:

«Я же не навсегда, глупышка. Дембель стукнет, ты и не заметишь. Да и в отпуск же буду ходить».

Говорил, а у самого зудело, щемило между ребрами.

Той же сменой на призывной комиссии Вова вписал в графу «родственники/близкие» всего одно имя. А значит, пока он служит, девушка с самыми красивыми глазами будет получать усиленный паек. И ее очередь на железки начнет двигаться быстрее.

На следующей смене, в чужом килоблоке, рядовой Ермолаев впервые наденет черный противогаз, а боль в ребрах никуда не денется, лишь со временем переместится к спине, засядет в позвоночнике. И погаснет лишь к третьим процедурам.

Вспоминая, Вова рефлекторно потрогал грудь под тельняшкой. Глянул на Хохла. Тот морщил лоб, так и не сделав второй затяжки, глаза его бегали, будто пытаясь зацепиться за невидимый выступ, найти опору. А затем замерли, расширившись.

– То-то же, – хмыкнул Вова. – Я с тех времен тоже мало пока вспомнил. Из той жизни.

– Пока?

Вова снова залез в карман, достал и положил на умывальник ампулу.

– Это? – Глаза Хохла расширились еще больше. – Это того пацана…

– Его звали Костя.

– Да помню я, – буркнул Хохол неуверенно.

– Ненадолго.

– Наркота?

– Лекарство, – поправил Вова. – Обезбол, транквилизатор, я не разбираюсь. Но если принять до процедур…

– Нет. – Хохол сделал шаг назад. – Вовчик, ты… Это уже совсем. Я…

– А тебе ничего и не предлагаю, – отрезал ефрейтор. – Хочешь, разбей и вылей. У меня еще есть. Но если решишься… – Он постучал себя по виску. – Все дерьмо с этажей тут будет. Я помню Костю, вижу его, как тебя сейчас. Это я его подставил. Я дал попробовать. А он, дурак такой… Но дело не в нем одном. Не только рядовой на мне. Гражданские. Мы ведь такую херню творили, Лёша, ты даже не… Детей забирали. Я так и не вспомнил зачем, куда. Тогда это казалось логичным, тогда это был приказ, тогда никто не задумывался. Ложились в процедур… промывочную эту сраную, и легче становилось. Уже не до размышлений было. А сейчас… сейчас это все опять на мне. Во мне! И я не уверен, что мы… Что мы всегда поступали правильно.

Вова наклонился к смесителю, включил воду. В горле пересохло. Сделал большой глоток, от холода свело зубы.

– Так может, и не надо оно, Вовчик? – спросил Хохол серьезно. – Сомнений. Дерьма. Добра от этого не жди.

– Так-то оно так. – Вова выключил кран, вытер ладонью губы. – Я тоже об этом думал. Но тут такое дело… Знаешь, что я не люблю больше всего? Дрочить левой и когда меня наёбывают. Они забрали больше, чем я давал. И теперь кто-то, не знаю кто, должен вернуть должок.

Хохол долго, слишком долго молчал, а потом сказал задумчиво:

– Знаешь, иногда на зачистке мне хочется сорвать с тебя резину. И с других тоже. Я слышу ваши голоса, знаю, что это вы. Но я не уверен, что правильно помню ваши лица, будто и нет ничего за фильтрами, лишь размытые пятна. Мне хочется убедиться, что я вас знаю.

– Повезло-о, – протянул Вова. – Я вот твою рожу сколько ни пытался забыть – не выходит! И ни одна процедура не поможет. Ну честное слово, Лёшка, страх такой.

Лёша слабо улыбнулся. Ефрейтор похлопал его по плечу и заглянул в глаза, но не сказал ни слова.

А потом вышел из туалета, оставив Хохла с ампулой одного.

XII

Лифт. Штурмовой отряд полным составом, восемь бойцов. Полные подсумки, повышенный боезапас. Давно такого не было.

В руках у Вовы Гнев пролетариата, но ликвидатор не чувствовал тяжести. Спина больше не болела, то ли регулярный прием лекарства подействовал, то ли, как и говорил старлей из санчасти, в голове все встало на свои места. Только давило в висках.

Вова не выспался. Стоило закрыть глаза, и он снова оказывался в том коридоре, где длинные пальцы твари ласкают воздух в сантиметре от гермы за миг до того, как ее вдавит, скомкает и швырнет в квартиру. И женский крик стоит в ушах. Вове почему-то казалось очень важным рассмотреть номер квартиры, но никак не получалось. Ни блок, ни этаж он тоже не помнил.

Двери лифта распахнулись, открывая темный коридор, первым из кабины вышел Гаврила с Анкой на плече, остальные следом.

Чекист их уже ждал. Его пиджак был застегнут на все пуговицы,