— Иди полежи… Ты очень бледная.

— Надо бы чайку заварить покрепче, с лимоном.

— Я заварю… Вот, зацени!

Анька, изображая балерину, встала на цыпочки, вытянула левую руку и начала махать ею перед материным носом.

Через несколько взмахов Самоваровой наконец удалось разглядеть блестевшее на среднем пальце дочери кольцо.

— Олег утром подарил!

Теперь было ясно, с чего так светилась Анька.

Несмотря на свое удрученное состояние, Самоварова невольно разулыбалась.

Если сама она, как частенько говорил Валера, осталась любопытным ребенком в глубине души, то у ее почти сорокалетней дочери ребячество лежало на поверхности и, похоже, сдаваться «взрослости» совсем не собиралось.

— А что, сегодня праздник какой-то? — Варвара Сергеевна поймала Аньку за руку и принялась разглядывать кольцо. Олег явно потратился — колечко хоть и было на первый взгляд нежным и девичьим, сапфир в середине, ограненный россыпью бриллиантов, выглядел солидно и серьезно.

— Сегодня праздник любви!

— Неужели?! — Варвара Сергеевна вспомнила про фото с Валерой, спрятанные в комоде с бельем.

— Собачились мы с Олегом постоянно… А сегодня проснулась под утро, смотрю на него и думаю — зачем? Ну не хочет идти к врачу, я же насильно его туда не затащу! Обняла его, поцеловала, ну а дальше… сама знаешь, как бывает. — Анька драматично вздохнула и опустила голову, пытаясь изобразить смущение. — Думаю, он заранее прикупил его, чтобы подарить на Новый год, да вот не выдержал и вручил просто так! — Она подняла голову и раскинула в стороны руки. — В честь дня любви! Теперь и на Новый год что-нибудь подарит! — пританцовывая на месте, веселилась она.

— Класс! — захлопала в ладоши Самоварова и все же не удержалась от колкости: — Почаще бы такие дни любви, тогда и к врачам ходить не надо.

— Иди отдохни. Я сама что-нибудь приготовлю, — не став цепляться к словам, великодушно заявила дочь.

Варвара Сергеевна с трудом подавила беззлобную усмешку: готовить ее дочь никогда не умела. До их с доктором переезда в квартиру, как выяснила Самоварова у Олега, питались влюбленные в основном полуфабрикатами или заказывали пиццу и суши.

— Ладно, пойду полежу.

Есть Самоваровой совсем не хотелось.

Минут через десять Анька зашла в ее комнату. В руке у нее была пачка опрометчиво забытого на кухонном столе транквилизатора.

— Мам, это что?! — нахмурилась дочь.

Варвара Сергеевна, безо всякого интереса прокручивавшая новостную ленту, приподняла голову с подушки.

— А… Так я лекарства разбирала.

— И нашла именно это.

— Нашла! — Самоварова, отложив мобильный в сторону, пыталась смотреть дочери прямо в глаза. — А почему бы мне его не найти?

— Понятно… — удрученно протянула Анька. — И потому ты такая странная.

— Но я его не принимала! — Варвара Сергеевна привстала с дивана.

— Здесь не хватает трех таблеток, — констатировала дочь.

— Так это еще в лихом году было! Ты, наверное, не помнишь, мне их врачиха прописала, я пару дней принимала, потом бросила. От них эффект, что от твоих гормонов — будто бухала три дня, — затягивая пояс на халате, вяло пошутила она.

С брезгливым видом покрутив пачку в руках, Анька сунула ее в карман брюк.

Заметив недовольный взгляд матери, бросила:

— Коли не принимаешь, пусть побудет у меня до тех пор, пока твой Палыч не скажет, рекомендует он их тебе или нет. Твой чай, кстати, готов. Тебе сюда принести?

— Почему же? Пойдем на кухню.

Пока Самоварова медленно отхлебывала горячий, казавшийся ей совсем безвкусным чай, Анька, жуя свой «колхозный» бутерброд — два ломтя бездрожжевого хлеба, между которыми был наспех засунут нежирный сыр, — не сводила с нее глаз.

— Мам… — наконец заговорила она, — что у тебя стряслось? Только не говори мне, что полоумная Маргарита действительно сняла камеру и снова подкинула мусор. — На сей раз в ее голосе не слышалось ни тени сарказма.

— Маргарита Ивановна никогда нам мусор не подкидывала. — Не глядя на дочь, Варвара Сергеевна ложкой выудила из чая толстенный ломоть лимона и отложила его на блюдечко.

— Тогда что? — продолжала пялиться Анька.

— Все нормально… Говорю тебе — немного устала. Да и погода скачет вместе с моим давлением.

— Мам… почему у нас всю жизнь — вот так? — нахмурилась дочь.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что ты, сколько я помню, пытаешься строить из себя железную леди! Ничего ни с кем не проговариваешь, все носишь в себе. Это губительно для твоей психики.

«Все ясно. Начиталась интернетных психологов…» Самоварова, не имея ни сил, ни желания спорить, молчала.

— Ну что ты молчишь-то опять?! Всегда у тебя все нормально. А потом — раз, и ты в больнице!

— Аня, это запрещенный прием. В прошлую нашу беседу ты его уже пыталась применить, сама помнишь, дело закончилось бессмысленной ссорой, — по-прежнему не глядя на дочь, тихо ответила Самоварова.

— Мам! — не выдержав, Анька вскочила со стула и подошла к ней вплотную. Глаза ее горели. — Я больше не хочу тебя потерять! Тогда ты несколько месяцев тихушничала и не рассказывала о том, что происходило на твоей гребаной работе. Ты хоть раз подумала, каково было мне?! Я же все прекрасно чувствовала! И сейчас чувствую… Что-то не так!

Варвара Сергеевна поймала руку дочери и осторожно прижала ее к груди.

— С тех пор кое-что изменилось. У меня появился мужчина, я многое с ним проговариваю, — сама себе не веря, отбивалась она.

— Я понимаю, что перегнула палку насчет Олега, — без тени сожаления продолжила Анька. — Но дело же не в моих с ним отношениях? — упорствовала она. — У вас сгорела квартира, но ты, как и всегда, держалась молодцом. Что происходит, мам? Неужели все дело в том, что из-за нашего совместного проживания у тебя испортились отношения с доктором? Поделись со мной, я пойму! — Анька накрыла своей мягкой и теплой ладонью руку матери.

Перед глазами Самоваровой застыла картинка — доктор и миловидная шатенка интимничают в уютном кафе. А в ушах так и ухали злые шаги Никитина, ходившего взад-вперед по кабинету в бездушном — стекло и металл — офисном центре.

По-прежнему прижимая к груди руку дочери, Варвара Сергеевна беззвучно разрыдалась.

25

С приятным волнением в груди она наблюдала, как продавщица с накачанными силиконовыми губами ловкими пальчиками с неестественным зеленовато-желтым маникюром заворачивает в хрустящую, пахнущую роскошью бумагу белье.

Через пятнадцать минут, проведенных в «Женском рае», Инфанта наконец остановила выбор на белом кружевном комплекте.

Она привыкла носить черное.

А сегодня, воодушевленно рассматривая разнообразные варианты, поняла, что черный — это грустно и банально.

Утром Даня прислал ей необычную эсэмэску, без рубленых, ставших для нее привычными фраз.

Расплатившись наличными и приняв из рук продавщицы пакет, Инфанта, прежде чем покинуть магазин, еще раз перечитала: «Сегодня особенный вечер. Жду у себя к 17:30».

Часы показывали без четверти три, но домой ей возвращаться не хотелось.

Был риск