Как смеет вообще говорить о ней? Словно она вещь, которой можно владеть; словно у него есть на нее какое-то право. Вэйвэй так и подмывает бросить его на милость созданий Запустенья. Это было бы так просто: «Он убежал в лес, я ничего не могла сделать». Его исчезновение поможет скрыться и Елене. А потом спасет от любопытных вопросов и саму Вэйвэй.

– Прошу тебя, – умоляет Грей, скорчившийся на земле.

Она хватает его за руку и тянет за собой:

– Мы должны идти. Никого здесь не было, вы просто упали в воду.

– Нет, это она спасла меня. Существо, похожее… Своего рода… Удивительное создание. – Он тяжело поднимается.

– Запустенье вызывает у людей странные галлюцинации, сэр, – говорит Вэйвэй. – Ваш собственный разум может сыграть с вами злую шутку.

Она находит шлем и надевает.

– Ты не понимаешь, – отвечает Грей. – Я тонул… Нет, на меня напали птицы, и я оказался в воде.

– Сэр, – убеждает Вэйвэй, опускаясь на корточки рядом с ним, – вы пережили сильное потрясение, но нам нужно вернуться в поезд. Здесь небезопасно.

Он роется в земле, вытаскивая грибницу.

– Нужно идти! – громче повторяет Вэйвэй, но Грей хватает ее за руку.

– Здесь столько невероятного! Неужели тебе не хочется это сохранить?

Вэйвэй пытается вырваться, но он держит крепко.

– Ты ведь понимаешь меня, да? Неужели нет желания подержать в руках? Наш долг все это изучить… чтобы постигнуть смысл.

Хочется убежать подальше от Грея, от его отчаянных просьб и от той общности, которую он видит в ней.

– Вы чуть не погибли, – шепчет она. – Каждая тварь здесь голодна.

Но он тоже голоден – мучительно, нестерпимо. Вэйвэй видит это по его глазам – такое же сияние было у Елены, когда она смотрела из окна на воду. И вопреки самой себе Вэйвэй понимает его голод.

Грей встает на ноги, хлопает себя по карманам и вынимает связку парусиновых мешочков.

– Я возьму лишь по мелочи… Здесь нет ничего, что могло бы навредить поезду.

«Ему ничего нельзя забрать с собой».

Вэйвэй никак не может решиться. И тут ее взгляд останавливается на покрывшем дерево лишайнике. Его фрагмент похож на женский веер, а цвета напоминают о Елене – голубой и зеленый оттенки переливаются, и трудно определить, что именно ты видишь. Узор так прекрасен, что Вэйвэй не может оторвать взгляд. Ее переполняет чувство – нет, уверенность – что если взять эту красоту с собой, если носить повсюду, то получится заполнить возникшую после ухода Елены пустоту.

Грей отрывает кусочки лишайника и сует в мешочки. Потом достает коробочку, похожую на ловушку, ставит на землю и опускается на четвереньки. Ждет. В мокрой одежде, с измазанным грязью лицом, окруженный неведомой опасностью, он все же выглядит человеком, в распоряжении которого все время мира.

Вместо того чтобы остановить его, Вэйвэй отходит в сторону. А когда он поворачивается спиной, сама отрывает кусочек голубовато-зеленого лишайника и опускает в карман. Вдали раздается рычание. Что-то огромное, нечеловеческое скрывается за деревьями. Вэйвэй оглядывается на Грея, но тот уже сидит на корточках, уставившись в небо. И Вэйвэй вдруг осознает, что понятия не имеет, как вернуться к поезду. Она давно потеряла ориентацию, а земля как будто проглотила ее следы.

– В какую сторону? – спрашивает Грей, и в его голосе слышится страх.

Вэйвэй не знает. Ничего знакомого вокруг. В какую сторону ни посмотри, ландшафт кажется новым, словно меняется ежеминутно. Еще один крик, хриплый и пронзительный, а затем, словно в ответ, раздается далекий, протяжный свисток паровоза.

Они идут на звук, шагают словно во сне, и слишком мягкая земля норовит засосать их, мешает добраться до цели. Наконец они выходят из леса на твердую почву, и там стоит поезд, настолько неуместный здесь, что Вэйвэй замирает.

Какое-то насекомое садится на шлем, и она сбрасывает его, лишь краем глаза заметив зеленоватое тельце с изящными крылышками. Стрекоза. На ее место прилетает другая, следом третья, и Вэйвэй даже через шлем слышит звон, сотни звонов, как будто кто-то стучит по кромке стаканов с разным уровнем воды, пока воздух не наполняется звуками. Позади Грей сгибается пополам, закрывая голову руками, а Вэйвэй видит, как стрекозы слетаются к поезду – сотни, тысячи; их звон кажется отдельным безжалостным существом.

– Быстрее! – кричит Вэйвэй, и ее голос теряется в шуме.

Они пытаются прибавить шагу, но прежде Вэйвэй замечает алые пятна на земле. Их оставляют стрекозы, которые то и дело устремляются вниз, на мгновение садятся и снова взлетают. Опять древесный сок? Нет, здесь открытая местность, далеко от леса. Это кровь, пролитая кровь. Поднимаясь ввысь, стрекозы начинают мерцать и пропадают из виду, а потом снова появляются, как будто успели слетать в какое-то другое место. Но чья же это кровь?

Голова раскалывается от звона, а земля при каждом шаге оказывается не там, где ожидает Вэйвэй, а ближе или, наоборот, дальше; суставы скрипят от напряжения.

Новый рев, намного ближе, чем в первый раз.

– Бегите быстрей! – кричит она.

Но Грей плетется еще медленней, спотыкаясь через два шага на третий, и тащить его за собой все трудней и трудней. Вэйвэй уже жалеет, что не бросила его по дороге. Как вдруг из поезда выскакивает кто-то в защитном костюме, мчится к ним, хватает Грея за другую руку и подставляет ему плечо. Капитан. От облегчения ноги Вэйвэй делаются ватными.

Идти по-прежнему тяжело, но все же это получается быстрей. И вот уже Вэйвэй различает лица в окнах – взгляды перескакивают с беглецов на растущую спираль насекомых. Алексей поторапливает жестами, и те, кто стоит у окон, все отчаянней машут руками, и вот наконец дверь вагона открывается, капитан заталкивает Грея и Вэйвэй в тамбур, залезает сама и захлопывает дверь.

Трудно воспринимать все сразу, слишком много людей говорят одновременно. Вэйвэй снимает шлем и смотрит на капитана, сдержанную и недоступную, как всегда, но наконец-то чудесным образом объявившуюся. Капитан кладет руку на плечо девушки и придирчиво разглядывает ее.

– Все в порядке, – говорит Вэйвэй.

Она еще многое хочет сказать, но боится, что капитан снова исчезнет, стоит отвести взгляд. Встревоженные крики все же заставляют Вэйвэй обернуться, и она не сразу понимает, что видит. Так много несовместимых частей, что невозможно уловить их смысл, невозможно поверить, что это способно существовать. Слишком уж оно большое, сверх всякой меры. Кожа как у ящерицы, длинный высунутый язык, невероятное множество зубов. Чудовище открывает и закрывает пасть, заглатывая стрекоз сотнями, и поднимается на задние лапы, чтобы достать самых верхних насекомых. На спине сверкает панцирь, белый, как раковины, которые Вэйвэй видела на рыбном рынке в Пекине. По щекам катятся слезы, и непонятно, чем они вызваны. Она злится на себя за эту слабость.

Грей прижимается лицом к стеклу. В его глазах слез нет, только изумление и