Моя дорогая матушка уже двадцать лет как в могиле.

– Определенно может быть, – отвечает врач тоном, каким хвалят глупого, но прилежного ребенка. – Очень хорошо. Я здесь, за стеной. Не стесняйтесь позвать меня, если почувствуете себя не вполне здоровым.

Окошко закрывается, и Грей складывает на груди руки, согреваемый огнем удовлетворения. Однако слова врача эхом отдаются в голове. Чувствует ли он себя вполне здоровым? В этом больше нет уверенности, как и в том, помнит ли он вообще это чувство. Боль в животе его постоянный спутник. Но есть что-то еще, тянущее ощущение в ребрах, появившееся после грозы, когда ему явилось видение.

Грей садится так резко, что на глаза наползает чернота. Он видел спасительницу, она реальна, как бы ни пыталась его переубедить девушка из поезда. Она была и в поезде, и в воде. Шла за ним следом, пока не убедилась, что он в безопасности. Он встает с койки, не в силах вынести неподвижность. Дерганье в грудной клетке становится все сильней, как будто кто-то пытается вытянуть его в тонкую нить, почти невидимую, но прочную, как плетеный канат. Ноги напряжены до боли. Грей читал статьи об эйфории, вызванной неожиданным спасением, возвращением к жизни. Он всегда списывал это на сентиментальность, но то, что испытывает сейчас, больше похоже не на простую благодарность или радость, а на яростное пламя. Возвращенная жизнь – это жизнь, взятая взаймы, куда более хрупкая и яркая, чем он мог вообразить. Жизнь, не принадлежащая теперь ему одному. Он чувствует, как она выжигает все сомнения, все колебания.

– Новый Эдем, – шепчет он. – Новый Эдем.

Теперь у него будут образцы для выставки. И будет время их изучить и решить, как лучше представить. Но это только начало – он откроет ворота к знаниям.

Врач приносит ужин, а заодно и новые вопросы, новые тесты. Ответы стекают с языка Грея легкой, плавной ложью. Этого достаточно, чтобы убедить врача в готовности помочь, не сообщив ничего настолько интересного, из-за чего стоило бы держать пациента здесь дольше необходимого. Затем снова приходят консультанты, и на этот раз Грей понимает с их слов, что его экскурсия была запланирована и разрешена. Что за всем этим стоит компания, с ее стремлением к научным знаниям, а он всего лишь инструмент.

– И что я… Простите, что мы получили по итогам этого предприятия? Может быть, вы желаете увидеть плоды моих трудов? Или спросить, что я узнал? Но я не могу ничего предъявить, кроме порванной одежды и царапин, и не помню, что происходило со мной после выхода из поезда.

«Только жужжание мух и переливающиеся надкрылья жуков, паутину с капающим алым соком, белые перья огромных птиц, болотный запах спасительницы и ее волосы, скользящие по моей коже».

Консультанты со скупыми улыбками выражают уверенность в том, что такой образованный джентльмен сможет сымпровизировать что-нибудь в случае необходимости.

– Позвольте спросить, какова цель этого притворства?

Он и сам все прекрасно понимает, но хочет услышать объяснение. Он не любит пускать пыль в глаза, прячась за грудой терминов и названий, но испытывает невольный восторг. Алчность заставляет компанию накапливать знания, решительно пресекая чужие попытки узнать о богатствах Запустенья. Что ж, пусть теперь она увидит, на что способен Грей.

– Доктор, мы трудимся во благо поезда, – говорит Петров.

– Пусть лучше наши пассажиры верят, что все происходит неслучайно, – добавляет Ли. – Если же они выяснят что-либо, противоречащее этому мнению, в наших силах принять определенные воспитательные меры. На законных основаниях, разумеется.

Консультанты компании строго смотрят на Грея, и он отвечает:

– Да-да, конечно.

«А может, все действительно происходит неслучайно, – думает он, и его снова охватывает эйфория. – Может, так и есть».

Перемены

У Вэйвэй сводит скулы от натуги – она пытается сохранить на лице маску невинности. Ей отчаянно хочется, чтобы ее оставили в покое, но доктор продолжает задавать бесчисленные вопросы: как она себя чувствует, снимала ли в какой-то момент шлем и защитный костюм (разумеется, Вэйвэй отвечает, что не снимала), испытывала ли тошноту и головную боль. Он выглядит слегка разочарованным оттого, что Вэйвэй чувствует себя совершенно здоровой, и велит зайти попозже для повторного осмотра. Поварята вьются вокруг нее, требуя рассказать, как оно там, снаружи. Все с тем же невинным выражением лица она сообщает ровно столько жутких подробностей, сколько нужно, чтобы мальчишки разошлись счастливыми. Вэйвэй пытается отыскать Алексея, но его нигде не видно.

В суматохе, поднявшейся после возвращения в поезд, она бросилась в жилой отсек команды и спрятала мешки и склянки Грея под одеялом своей койки. Остается лишь надеяться, что в такой тревожной обстановке никому не придет в голову устроить обыск. А если придет, то не скоро.

Она вернулась к себе еще и для того, чтобы укрыться от вопросов и любопытных взглядов и подумать, как воспользоваться тем, что ее решение отправиться за Греем сочли геройством. Это позволит ей какое-то время отлынивать от обязанностей. Жаль только, что вместо наслаждения неожиданной свободой нахлынуло одиночество. Как быстро она привыкла к Елене! Поскорей управившись с работой, вместе с ней исследовала поезд или сидела в полумраке складского вагона за чтением очередной главы «Путеводителя», прерываемым вопросами безбилетницы, на которые обычно не найти ответов…

Вэйвэй проводит пальцами по чешуйкам лишайника, в душе опасаясь, что он растает и превратится в воду. Она не собирается возвращать лишайник Грею. Он принадлежит только ей. Это частичка Запустенья, частичка Елены.

Однако ее гнетет вина за кражу. Может быть, Ростов тоже пытался взять что-то ему не положенное? А если существо из леса обнаружит пропажу, если разинет в ярости огромную пасть? Если Елене будет причинен вред?

Размышления прерывает треск громкоговорителя, и девушка уже собирается спрятать голову под подушку, как вдруг слышит свое имя:

– Чжан Вэйвэй… Срочно явиться в каюту капитана.

Она сидит, выпрямившись на койке, когда требование снова прорывается сквозь треск.

«Капитан все знает, – думает Вэйвэй. – Знает про Елену, знает про похищенные образцы. Есть ли наказание, которое покажется слишком суровым за такой проступок?»

– Ты что, Чжан, в самом деле хочешь, чтобы она тебя дожидалась? – кричит стюард.

Вэйвэй соскакивает с койки и видит целый сонм лиц, глядящих на нее со смесью тревоги и зависти.

В ногах появляется слабость. Поезд набрал воды, он теперь может увеличить скорость, хотя все еще движется осторожно по незнакомой ветке. Но колеса стучат громче обычного, ритм езды отвлекает внимание, как будто граница между телом и рельсами истончилась, как будто поршни и шестеренки, эта механическая головоломка, в которой так хорошо разбирается Алексей, повторяют биение ее собственного сердца, пульсацию крови.

Вэйвэй стучит в дверь, не вполне уверенная, что ей откроют, хоть и был вызов, но капитан встречает ее сама. Осматривает Вэйвэй с головы до