— Я рано вышла замуж; норма в этих краях. Мне было шестнадцать лет. Муж родом из той же деревни — живописной маленькой деревушки близ португальской границы, недалеко от Бадахоса. Через год после свадьбы у нас родилась дочь. Мой муж был социалистом, не лидером, но активно поддерживал партию. Я же занималась домом и воспитывала дочь. На Бадахос напали; муж сражался с националистами, все мы сражались, но это было бесполезно. Они захватили город, завладели им, и начались зверства. Одному богу известно, скольких они убили. Под прицел попали все, кого подозревали в связях с республиканцами. Мы оказались в списке. Они убили мужа и дочь. Ей было всего восемь лет. Они бы и меня убили — а я иногда жалею, что этого не произошло, — но я сбежала. — Слова Кармен надолго повисли в прохладной ночной тиши.

— Как ты сбежала? — Дженни хоть и боялась пробудить безрадостные воспоминания, но не могла не спросить.

— Мне, можно сказать, повезло. Меня оставили напоследок, и зря — их грязное дело прервали. В дом зашел незнакомец, мужчина, которого я никогда не видела. Националистов было четверо; он убил их и увез меня из дома, из города, в безопасное место. Я почти ничего не помню; от потрясения и горя я была в полубессознательном состоянии. Лишь через несколько дней начала смотреть по сторонам и обращать внимание на то, что творится вокруг.

— Он настоящий герой, — сказала Дженни.

— Так и есть. — Впервые с начала их разговора в голосе Кармен зазвучал энтузиазм. — Он силен и умен. Он догадался, что националисты станут рыскать вдоль португальской границы, и также знал, что Салазар[26] велел войскам закрыть ее и не пускать республиканцев, которые попытаются сбежать после резни в Бадахосе. Поэтому мы не поехали на запад, а двинулись на восток и не останавливались, пока не оказались в безопасности. В конце концов добрались сюда, в Риоху. По пути обзавелись товарищами, а здесь, на месте, встретили группу людей, которым пришлось покинуть свои дома, как и мне. Нас было около ста человек; мы собрались в отряд под руководством одного из командиров. Его звали Эль Эрреро, Кузнец; он погиб недалеко от Сарагосы в ноябре прошлого года. Тогда мы выбрали на его место Трубача.

— Это он тебя спас? — спросила Дженни.

И снова в голосе Кармен послышалась нежность:

— Да, он. Спас и научил смотреть в будущее, а не в прошлое. Выбрав его командиром, мы поступили мудро. С тех пор мы потеряли всего троих солдат, да и то из-за предателя.

— Почему вы зовете его Трубачом?

— Не в моих правилах раскрывать чужие секреты. Он сам вам расскажет при встрече.

Через два дня патруль столкнулся с врагом. Партизаны соблюдали все меры предосторожности; им просто не повезло, они оказались в неудачное время в неудачном месте. На выходе из ущелья на краю лесистой долины их застигли врасплох националисты, спустившиеся с противоположного склона холма несколькими секундами раньше.

Фашистов было втрое больше, чем людей в отряде Кармен. Партизаны не успели заметить врага, как их уже начали обстреливать. Первые выстрелы попали в командира. Поскольку тот нес единственный автомат, шансы партизан на победу в схватке существенно уменьшились, а после того, как ранения получили еще двое, стали почти ничтожными.

Партизаны рассыпались в стороны, ища укрытие, — все, кроме Марка Каугилла. Тому повезло, что враг не ждал от него такого безрассудства. В мгновение ока он преодолел пятнадцать ярдов, разделявшие его и мертвого командира, упал на колени около безжизненного тела и выхватил из ослабших рук автомат. Укрывшись за трупом, Марк выпустил из автомата длинную очередь, словно полив националистов пулями из смертельного шланга. Те же настолько не сомневались в своем превосходстве, что даже не посчитали нужным уйти на оборонительные позиции. Для шести из них, попавших под первую смертельную волну, это оказалось роковой ошибкой.

Еще четверо пали за следующие несколько секунд. В последующие полчаса отряды продолжали обстреливать друг друга, но в цель попала только Кармен, застрелив двух националистов точными выстрелами из мощной спортивной винтовки.

Теперь силы сравнялись. Солнце клонилось к закату; фашистам становилось все труднее разглядеть шевеление в зарослях. Кармен подала товарищам знак начать окружение и велела Дженни выступать и присоединиться к Марку.

— Он пойдет во главе атаки. Ты встанешь слева, а я зайду справа. Другие рассредоточатся вокруг на расстоянии примерно двадцати метров друг от друга. Будем держаться широким полукругом, чтобы при стрельбе не задеть друг друга. Когда встанем на позиции, я подам сигнал; начнем сближение с флангов.

Последовавшая схватка была короткой, кровопролитной и практически односторонней: хотя партизаны лишились одного бойца, проявившего минутную беспечность, когда все закончилось, на стороне врага повисла тишина. Это означало, что атака увенчалась успехом. Лишь тогда Марк взглянул налево. Сердце болезненно ухнуло. В клочковатой траве, неподвижная, с окровавленным застывшим лицом, лежала Дженни. Марк бросился к ней, забыв о возможной опасности, и опустился рядом на колени.

Пуля, которая могла бы оказаться смертельной, лишь оцарапала ей висок, а сила удара временно оглушила ее. Марк промыл рану водой из своей фляги, а Дженни пошевелилась и открыла глаза. И тут же закрыла: луч заходящего солнца ослепил ее, и голову пронзила пульсирующая боль.

Из фашистов выжили лишь двое. Один был без сознания, при смерти. Другой — один из командиров — также умирал от ранения в грудь. Но он все еще был в сознании и, несмотря на смертельное ранение, не оставил попыток забрать с собой на тот свет одного из ненавистных республиканцев. Он пополз из укрытия в сторону наступавших партизан, заметил просвет в их рядах и направился туда. Проскользнув мимо врага, пополз дальше на четвереньках, иногда останавливаясь, чтобы передохнуть. Боль в груди усиливалась.

От боли у него помутнело в глазах, но он видел впереди две фигуры. Партизан стоял на коленях у тела павшего товарища. До него доносились смутные голоса; казалось, те звучали далеко, хотя их разделяло всего несколько ярдов. Он знал, что должен действовать немедленно или будет слишком поздно; сознание уже его покидало.

Он медленно достал из висевших на поясе ножен кинжал с длинным лезвием. Подкрался ближе. Глаза лежавшей на земле были закрыты; партизан, стоявший на коленях, повернулся к нему спиной. Легкая добыча, подумал националист и занес кинжал над его головой, в последний раз призвав на помощь все силы.

Дженни открыла глаза. Поморгала; в глазах двоилось. Над ней наклонился Марк, но у него почему-то было две головы, одна