соединяет членов семьи, но жертвенная трапеза ничего общего с семьей не имеет. Родство старше семейной жизни, в древнейших среди известных нам первобытных сообществ семьи включают тех, кто принадлежит к разным родам. Мужчины женятся на женщинах из чужого клана, дети наследуют клану матери, между мужем и остальными членами семьи нет никакого родства. В такой семье не устраивают совместных трапез. Дикари по сей день принимают пищу в стороне и в одиночку, а религиозные запреты тотемизма часто делают для них невозможной совместную еду с женами и детьми.

Обратимся теперь к жертвенному животному. Как мы видели, общие собрания клана не обходились без жертвоприношения животных; что еще важнее, забивать животных разрешалось лишь по торжественным поводам. Дикари питались дичью и молоком домашних животных, но по религиозным соображениям никто не мог умерщвлять домашнее животное для собственного удовольствия. Не подлежит ни малейшему сомнению, как говорит Робертсон-Смит, что всякое жертвоприношение «было первоначально действием, которое каждому в отдельности запрещалось и оправдывалось только в том случае, если клан целиком брал на себя ответственность за содеянное». У первобытных народов, насколько мне известно, имеется всего одна разновидность действий, для которых подходит эта характеристика: это действия, затрагивающие святость общей крови. Жизнь, которую не имеет права отнять один человек и которая может быть принесена в жертву только с согласия и при участии всех членов клана, ценится столь же высоко, как и жизни самих членов клана. Правило, что всякий участник жертвенной трапезы должен вкусить мясо жертвенного животного, имеет тот же смысл, что и предписание, чтобы наказание виновного члена клана совершалось всем кланом. Иными словами: с жертвенным животным поступали как с членом племени; приносившая жертву община, ее божество и жертвенное животное были одной крови – членами одного клана.

На основании многочисленных доказательств Робертсон-Смит отождествляет жертвенное животное с древним тотемным животным. В незапамятные времена существовало два вида жертв – жертва домашних животных, которые обыкновенно шли в пищу, и жертва тех животных, которых запрещалось употреблять в пищу из-за нечистоты. Исследование показывает, что эти нечистые животные были священными, что их отдавали в жертву богам, которым они были посвящены, что первоначально эти животные считались тождественными самим богам, а верующие при жертвоприношении стремились так или иначе подчеркнуть кровное родство с этими животными и с божеством. Еще в более ранние времена такого различия между обыкновенными и «мистическими» жертвами не было, ибо все животные признавались священными, их мясо запрещалось есть, оно употреблялось в пищу только в торжественных случаях, при участии клана. Заколоть животное – все равно что пролить кровь племени, требовалось соблюдать те же предосторожности и не навлекать на себя беду.

Приручение домашних животных и возникновение скотоводства положили, по-видимому, повсюду конец чистому и строгому тотемизму глубокой древности[248]. Но остатки культа животных в «пасторальной» религии достаточно ясно показывают ее первоначальный тотемический характер. Даже в классический период во многих местностях ритуал предписывал тому, кто жертвует, по совершении жертвоприношения обращаться в бегство, как будто желая избежать наказания. В Греции, похоже, повсеместно господствовала идея, что умерщвление быка является преступлением. На афинском торжестве буфоний[249] после жертвоприношения устраивался настоящий суд, допрашивались все, кто принимал участие в событии. В завершение соглашались взвалить вину за убийство на нож и бросали тот в море.

Несмотря на запрет, защищавший жизнь священного животного как члена клана, время от времени становилось необходимым убивать такое животное по торжественному поводу и разделять мясо и кровь животного среди членов клана. Мотив, диктующий это убийство, раскрывает глубочайший смысл жертвоприношения. Мы видели, что в позднейшие времена совместная еда, участие в общей субстанции, которая проникает в тела, создает священную связь между членами общины; в более древние времена такое значение имело, по-видимому, поглощение субстанции священного животного. Священная мистерия жертвенной смерти «оправдывается благодаря тому, что лишь таким способом возможно установить или укрепить живую связь, соединяющую участников между собой и с божеством».

Эта связь обеспечивается жизнью жертвенного животного, жизненная сила которого заключена в его мясе и крови и передается в ходе жертвенной трапезы всем участникам. Такое представление лежит в основе всех кровных союзов, посредством которых люди возлагали на себя взаимные обязательства даже в поздние времена. Безусловно, реалистическое понимание общности крови как тождества субстанции объясняет необходимость время от времени возобновлять ее физическим процессом торжественной трапезы.

Я не стану далее пересказывать мысли Робертсона-Смита, а постараюсь сжато и кратко передать суть его размышлений. Когда возникает идея частной собственности, жертвоприношение начинает пониматься как дар божеству, как принесение того, что принадлежит человеку, в собственность божеству. Однако это толкование не объясняет всех особенностей жертвенного ритуала. В древнейшие времена жертвенное животное считалось святым, его жизнь мнилась неприкосновенной, ее можно было отнять только при участии (и соучастии в вине) всего клана – и в присутствии божества, дабы священная субстанция в качестве еды позволила членам клана утвердиться в материальной тождественности друг с другом и с божеством. Жертвоприношение было таинством, а само жертвенное животное являлось членом племени. Это древнее тотемное животное, примитивное божество, убийством и поеданием которого члены клана освежали и утверждали свое богоподобие.

Из своего анализа жертвоприношений Робертсон-Смит делает вывод, что регулярное умерщвление и поедание тотема во времена, предшествовавшие почитанию антропоморфных божеств, составляло значительную часть тотемической религии. Церемониал тотемической трапезы сохранился, по словам Робертсона-Смита, в описаниях жертвоприношений из более поздних времен. Так, святой Нил[250] свидетельствовал о жертвенном обычае бедуинов Синайской пустыни в конце IV столетия нашей эры. Жертвенное животное, верблюда, «связывали и клали на алтарь из необтесанного камня; вожак приказывал всем участникам обойти три раза с пением вокруг алтаря, наносил первую рану животному… и все жадно пили вытекающую кровь. Затем вся община бросалась на жертву, отрубала куски вздрагивающей плоти и пожирала их сырыми с такой поспешностью, что за короткий промежуток времени, между восходом утренней звезды, которой приносилась эта жертва, и ее побледнением при появлении светила, жертвенный верблюд съедался целиком, с мясом, костями, шкурой и внутренностями». Этот варварский, носящий печать глубочайшей древности ритуал был, по всем данным, не единичным случаем; перед нами первоначальная общая форма тотемной жертвы, в позднейшие времена претерпевшая различные искажения.

Многие ученые отказываются признавать значение тотемной трапезы, поскольку его нельзя подтвердить непосредственными наблюдениями за проявлениями тотемизма. Робертсон-Смит и сам указывал на примеры, в которых, по-видимому, жертвоприношение имело значение таинства – скажем, при человеческих жертвоприношениях ацтеков, – а также на другие, напоминающие условия тотемической трапезы, будь то жертвоприношение медведя у племени куатоуак в Америке (канадская провинция Оттава) или медвежьи пиршества