по указанной теме. Скудость литературы в данном случае не должна вводить в заблуждение: из этой короткой подборки вовсе не следует, что мы опираемся в наших выводах лишь на немногочисленные наблюдения. Упомяну, например, автора, который старательно и плодотворно изучает неврозы детского возраста, – доктора М. Вульфа[238] из Одессы. Излагая историю болезни девятилетнего мальчика, он рассказывает, что в возрасте 4 лет этот мальчик боялся собак. «Когда он на улице видел пробегающую собаку, то плакал и кричал: “Милая собака, не хватай меня, я буду себя хорошо вести”; причем под “хорошо себя вести” он понимал “не буду больше играть на скрипке” (то есть онанировать[239]; Вульф, 1912). Эта боязнь собак, уточняет автор, выражала «перенесенный на животных страх перед отцом, потому что его странные слова: “Собака, я буду хорошо себя вести”, то есть перестану мастурбировать, произносились к отцу, который запретил мастурбацию». В примечании Вульф добавляет, что его наблюдения вполне совпадают с моими, и одновременно подтверждает частоту таких ситуаций: «Данные фобии (боязнь лошадей, собак, кошек, кур и других домашних животных), по моему мнению, в детском возрасте распространены ничуть не меньше, чем pavor nocturnus[240], и в анализе они почти всегда раскрываются как перенесение страха с одного из родителей на животных. Не готов утверждать, что схожий механизм прячется за известным страхом перед мышами и крысами».

В первом томе «Ежегодника психоанализа и психопатологии» вышел недавно (Фрейд, 1909b) мой очерк «Анализ фобии пятилетнего мальчика» (материал для изучения мне предоставил отец маленького пациента). Этот мальчик боялся лошадей и отказывался поэтому выходить на улицу. Он твердил, что лошадь непременно его укусит. Выяснилось, что так животное должно было его наказать, ведь он хотел, чтобы «лошадка упала» (то есть умерла). После того как удалось избавить мальчика от страха перед отцом, оказалось, что он борется с желаниями, содержание которых сводится к отсутствию отца (отъезд или смерть). Он совершенно ясно дал понять, что видел в отце соперника за внимание матери, на которую в темном предчувствии взросления направлялись его зарождающиеся сексуальные позывы. Он находился, следовательно, в состоянии типичной направленности ребенка мужского пола к родителям – в нашем определении это «эдипов комплекс», который мы склонны считать комплексным ядром неврозов. Из анализа фобии «маленького Ганса» мы узнали – и этот факт ценен для понимания тотемизма, – что при таких условиях ребенок переносит часть своих чувств с отца на животное.

Психоанализ позволяет проследить те ассоциативные пути, по которым происходит подобный перенос, – и пути случайные, и те, которые определяют общее развитие болезни. Также мы получаем возможность выявить мотивы переноса. Ненависть к отцу, обусловленная соперничеством за внимание матери, не находит свободного изъявления в душевной жизни мальчика, сталкивается с давней привязанностью к отцу и преклонением перед ним. Ребенок облегчает себе положение и выбирается из конфликта, вызванного двойственным, амбивалентным отношением к отцу, посредством переноса враждебности и боязни на некоего заместителя отца. Однако перенос не способен разрешить конфликт до конца, не может полностью разделить привязанность и враждебность. Напротив, конфликт возобновляется, уже в отношении объекта переноса, который подчиняется указанной амбивалентности чувств. Вполне очевидно, что маленький Ганс не просто боялся лошадей, но сильно ими интересовался и восхищался. Едва страх начинал спадать, он принимался отождествлять себя с этими страшными животными – скакал, «как лошадка», и даже кусал отца. На другой стадии развития фобии он охотно соотносил родителей с иными крупными животными[241].

Будет справедливо предположить, что в этих детских фобиях заново проявляются признаки тотемизма, пусть и в негативном выражении. Правда, Ш. Ференци[242] (1913a) поведал нам любопытную историю, которую можно охарактеризовать как образчик позитивного инфантильного тотемизма. У маленького Арпада, о котором рассказывает Ференци, тотемические интересы проснулись не в прямой связи с эдиповым комплексом, а на основе нарциссической предпосылки – страха перед кастрацией. При внимательном изучении случая маленького Ганса нетрудно отыскать множество доказательств тому, что отец мальчика, обладатель большого пениса, является предметом восхищения, но также вызывает страх, когда мальчик сравнивает отцовский пенис со своим. В обоих комплексах, эдиповом и кастрационном, отец играет роль внушающего страх противника инфантильных сексуальных влечений. Он грозит ребенку кастрацией – или ее заменой, ослеплением[243].

Когда маленькому Арпаду было два с половиной года, он на летнем отдыхе как-то попытался помочиться в курятнике, а курица его клюнула в пенис (или сделала движение, чтобы клюнуть). Через год в том же месте он сам словно превратился в курицу, так и норовил залезть в курятник, живо интересовался всем, что происходило внутри, и вместо слов то кудахтал, то кукарекал. В возрасте, когда велось наблюдение (5 лет), он снова заговорил по-человечески, но болтал теперь только о курах и других птицах, играл исключительно в птичник и распевал лишь те песни, в которых упоминались пернатые. Его поведение по отношению к «тотемному животному» выглядело, несомненно, двойственным, в нем сочетались чрезмерная ненависть и чрезмерная любовь. Охотнее всего он играл в резание кур. «Резание пернатых являлось для него регулярным развлечением. Он часами возбужденно крутился вокруг птичьих тушек» (Ференци), а затем целовал и гладил зарезанную птицу или очищал и ласкал игрушечных кур, которых прежде сам терзал.

При этом маленький Арпад сам заботился о том, чтобы смысл его странного поведения не оставался скрытым. Порой он переводил свои желания с тотемического языка на повседневный. «Мой отец – петух, – сказал он однажды. – Сейчас я маленький, я цыпленок, а когда вырасту, то стану курицей; когда еще вырасту, то стану петухом». Как-то он захотел съесть «фаршированную мать» (по аналогии с фаршированной курицей). Он щедро угрожал другим кастрацией, словно воспроизводя собственные страхи (когда ему грозили этим наказанием за мастурбацию).

В источниках интереса Арпада к тому, что происходило в курятнике, по словам Ференци, не было никаких сомнений: «Почти непрерывное половое общение петуха с курами, несение яиц и появление маленьких цыплят удовлетворяли его сексуальную любознательность, которая вообще-то затрагивала человеческую семейную жизнь». По образцу жизни птиц складывался у него выбор объектов желания; он сказал однажды жене соседа: «Я женюсь на вас, на вашей сестре и на моих трех кузинах, а еще на кухарке; нет, вместо кухарки я женюсь на маме».

Ниже мы дополним оценку этого наблюдения, а пока подчеркнем две важные черты, указывающие на сходство с тотемизмом: это полное отождествление себя с животным-тотемом[244] и двойственность чувств. На основании этих наблюдений мы вправе, полагаю, подставить на место животного-тотема в формуле тотемизма отца (если говорить о мужском роде). Следует заметить, что тем