– Что тебе нужно? – простонал Савьер, пытаясь вырваться из цепких рук. – Ты то ненавидишь меня, то пытаешься помочь, я ничего не понимаю!

– А тебе и не нужно.

Она стащила простыню с его ног и Савьер стыдливо попытался прикрыться руками. Ему стало не по себе – никому кроме лекарей он не показывал свое уродство.

– Жрицы могут помочь тебе, – тихо сказала Хести, разглядывая худую, жилистую ногу. – Почему ты не обратился к ним?

– Не хочу быть обязанным.

Ее пальцы бегло ощупали выступающую мышцу и Савьер почувствовав уже знакомое покалывание и тепло. Боль отступила, он не сумел сдержать вздох облегчения.

– Пожалуйста, – сказала Хести, усаживаясь рядом. – Неужели так сложно просто поблагодарить меня?

– Я совсем тебя не понимаю, – вздохнул Савьер. – Ты то ненавидишь меня, то огрызаешься, то спишь в моей постели. Что тебе нужно? Зачем ты все это делаешь?

Хести пожала плечами и отвернулась. Савьер устало запустил пальцы в волосы и попытался успокоиться.

Женщин в его постели не было никогда. Ему сложно признаться в этом даже себе, но он лучше умрет, чем покажет кому-то свое уродство. Однако Хести все видела и не убежала в ужасе, говорит ли это о том, что все не так плохо, как ему казалось?

– Это… уродливо? – тихо спросил он.

– Видела и похуже, – буркнула Хести.

– Где?

– Не твое дело, калека.

Она вскочила с постели, поправила ночную сорочку и громко топая направилась к двери.

– Хести!

Жрица обернулась.

– Спасибо.

Окинув его тяжелым взглядом, она кивнула и вышла из комнаты.

– Что ты делала в моей постели? – тихо спросил Савьер, но она его уже не услышала.

И когда только она успела сюда пробраться? Жаль, что в этом доме двери не закрываются.

Позавтракав в одиночестве, Савьер отправился на поиски Элинор. Он нашел ее в небольшом саду за поместьем – они с Джемини играли с новорожденными котятами. Малыш гладит пушистые комочки и заливисто хохотал.

– Прививаешь ему любовь к животным? – Савьер медленно сел на скамью и откинулся на резную спинку.

– В моей семье все их любят, – откликнулась Элинор. – Отец разводил сов, а матушка кошек. Думаю, любовь к животным заложена в Джемини Матерью.

Она выпрямилась и обернулась. На ее лице играет румянец, глаза блестят, а всегда тщательно уложенные волосы слегка растрепались. Она выглядит удивительно хорошо в строгом бордовом платье с белым воротником.

– Как твоя нога? – Элинор оставила малыша с котятами и подошла к Савьеру.

– Лучше.

Он не лгал – после того, как Хести помогла ему, нога перестала пульсировать и ныть. Если бы у жрицы был более покладистый характер, они могли бы стать друзьями.

– Ты так задумчив сегодня. – Элинор хотела присесть рядом, но вдруг передумала. – Не хочешь прогуляться?

– Конечно.

Ходить без мучительной боли – что может быть лучше? Он так давно привык к своей продолжающейся день за днем агонии, что успел забыть, как прекрасно просто идти и не останавливаться через каждые несколько шагов.

Они прошли вглубь сада, Савьер склонился над благоухающим кустом и нежно коснулся тонких лепестков пальцами. Какой хороший день.

– Ты счастлив? – вдруг спросила Элинор.

– Думаю, сейчас я счастливее, чем был вчера, – ответил Савьер. – А что?

Женщина смущенно потупила взгляд.

– Я никому ничего не расскажу, – тихо сказал Савьер. – Можешь мне доверять.

– Мне кажется, – осторожна начала Элинор, – что Лаверн скоро совсем забудет обо мне.

– Откуда такие мысли?

– Его интересует только наш ребенок. В письмах он спрашивает только о нем и никогда обо мне. Когда он приезжает, он…

Она замолчала, ее щеки покраснели.

– Ну же, – Савьер ободряюще похлопал ее по плечу, – доверься мне.

– Он даже не спит в нашей комнате, – наконец призналась Элинор.

Эти слова дались ей с трудом – она густо покраснела и отвернулась, но Савьер все равно видел ее горящие уши.

– Мой брат своеобразный человек, – с трудом подбирая слова сказал Савьер. – Не стоит думать, что он не любит тебя только потому…

– Ах, будет! – Элинор горько рассмеялась. – Он никогда не любил меня и не полюбит. Наш брак – всего лишь формальность, ты ведь должен был это понять. Мы такие же чужие друг другу люди какими были в тот день, когда он впервые приехал в наше родовое поместье.

– А ты? – спросил Савьер. – Ты любишь его?

Элинор задумчиво покачала головой. Конечно, откуда взяться любви в таком браке?

– А мне так хочется полюбить, – прошептала женщина. – Наверное ты решишь, что мне чуждо чувство благодарности и чести, но моя душа будто птица, которую заперли в клетке. Мне хочется любви, поцелуев и ласки от мужа, хочется видеть блеск в его глазах, хочется… Ты считаешь меня глупой?

– Что? – Савьер опешил. – Вовсе нет!

– А зря. В Пятнадцати Свободных землях идет война, а я думаю о каких-то глупостях.

– Любовь – это вовсе не глупости. Она способна дарить жизнь и воскрешать сущее.

– Чьи это слова?

– Аралии Шестекрылой, одной из командиров Железных Ласточек. Я читал ее дневник, – признался Савьер.

– Красиво сказано. – Элинор кивнула. – Ты правда понимаешь меня куда лучше, чем Лаверн. Приди я к нему с такими разговорами, он бы выставил меня за дверь не задумываясь.

– Неужели тебе кажется, что он настолько бессердечный?

Элинор посмотрела на него взглядом, в котором Савьер увидел ответ на этот вопрос. Он и сам знает, что сейчас брата волнует только его кровь, кровь великих императоров. Он женился только затем, чтобы продолжить свой род, Элинор ему не нужна.

– А ты любил когда-то? – вдруг спросила женщина.

– Не думаю.

Он вспомнил погибшую Амели и на сердце появилась неподъемная тяжесть.