раз я чуть не поддалась их давлению, но я знала, что все кончится тем, что этот парень бросит ее, она впадет в депрессию и к тому же потеряет место в Орегонском колледже. Вот только сказать я ей всего этого не могла. – Она снова повернулась к вешалке. – Красное платье очень даже милое, – прокомментировала она таким тоном, словно ее собаку только что сбила машина.

Я не знал, как повысить ей настроение, понимая, что красивого платья явно недостаточно.

– Что я могу для тебя сделать? Ненавижу видеть тебя такой печальной.

Она всхлипнула и сняла с вешалки последнее платье.

– Со мной все в порядке. Я просто заботилась о ней, пытаясь сделать для нее все, что могла. И мне приходится со всем этим жить. А вот это действительно великолепное, – добавила она, поднимая вешалку с длинным черным платьем.

Я усмехнулся:

– Конечно, великолепное. Но мне больше нравится то, которое от «Том Форд».

– Том, твою мать, Форд? Ты что, серьезно? Да это же просто смешно, Декстер. Где я и где этот самый Форд?!

Мне никогда раньше не приходилось покупать женщинам платья. Но даже если бы я это делал, невозможно представить, чтобы хоть одной из моих подруг эти платья подошли бы больше, чем Холли.

– Ну, тогда возьми то, которое от «Валентино», – сказал я, усмехнувшись.

Она повернулась ко мне:

– Какой еще, к черту, Валентино? Ты должен вернуть все это в магазин. Я думаю, мне и «Зара» подойдет.

– А я думаю, тебе надо оставить все четыре.

– Ты говоришь так, потому что я расстроилась из-за Отэм. Но как я могу не переживать, когда она вовсе не считает, что все это я делала только ради нее. Мне хочется, чтобы она, в конце концов, поняла, что я пойду на все, чтобы сделать ее счастливой.

– Вот почему я и говорю, что ты замечательная сестра. – Я притянул ее к себе и поцеловал в макушку. – Хотел бы я, чтобы мой брат испытывал ко мне такие же родственные чувства и защищал меня, как ты Отэм.

Она вздохнула, уткнувшись носом мне в грудь.

– Ты же сказал, что вы с ним не общались со дня смерти ваших родителей.

– Точнее, с того момента, как я узнал о том, что он сделал.

– Возможно, он сейчас в этом раскаивается. – Она крепко обняла меня.

– Но это не отменяет его ужасного поступка.

– Ты прав. Но если бы ты узнал, что он сожалеет об этом, разве тебе не стало бы легче? А что, если у него были на то свои причины? Разве ты не хочешь поговорить с ним? Вдруг ему удастся все объяснить?

После смерти родителей меня затянуло в черную пучину отчаяния. Я не мог вспомнить никаких подробностей того, что тогда происходило. Я помнил единственное: брат продал бизнес родителей, что для меня было тогда все равно что потерять их снова.

– Брат всегда торчал в кабинете и занимался только финансами. Он никогда не понимал красоты ювелирного искусства, никогда не чувствовал ее всем сердцем, как я. Полагаю, он просто увидел возможность получить кучу наличных, практически ничего не делая, и воспользовался ею.

– Но он тебе ничего сам не рассказывал, не так ли? Не объяснял причин своего поступка?

Я вздохнул. Как я понимал, Холли пыталась представить себе ситуацию с точки зрения Дэвида, но сам я все видел по-другому.

– Из нас двоих я один интересовался камнями и все каникулы проводил в ювелирной мастерской. Ему же до этого не было никакого дела. Он лишь сидел на кассе, считая деньги. Мы сделаны из разного теста.

– Но ты ведь не можешь сказать, что он продал бизнес только из-за любви к деньгам, – сказала она, поднимая на меня свои гипнотические глаза.

– А какие еще могут быть причины?

– Единственный человек, который все знает, это твой брат.

Или Примроуз, подумал я. Но она считала делом чести держать данное мне слово и никогда не заговаривала со мной о брате или продаже семейного бизнеса. Хотя не сомневаюсь, что они это обсуждали.

– Ничего не хочу ворошить снова. Говорят, это признак сумасшествия – делать одну и ту же вещь, ожидая разных результатов.

– А разве не стоит с ним поговорить? Он ведь твой единственный родственник, Декстер.

Я весь напрягся. Моей семьей были Бек, Гэбриэл, Джошуа и Тристан. Они стали мне братьями больше, чем когда-либо Дэвид.

– Это не так. – Я попытался вывернуться из объятий Холли, но она еще крепче сомкнула руки на моей спине.

– Прости, – сказала она, – я знаю, что у тебя есть тесный круг друзей и что твой брат очень сильно тебя обидел.

– Холли, – сказал я, – ты просто не представляешь всей ситуации. После смерти родителей именно мои друзья доказали мне, что имеют значение не кровные узы, а готовность пожертвовать всем ради друга. Если бы не эти ребята, я бы, наверное, не выжил. Я ничего не мог делать и сходил с ума от чувства вины, горя и гнева. Я неделями не мог заснуть и практически не мог ни с кем разговаривать. Часть моей души умерла вместе с ними. Ты не понимаешь, что это значит.

Я шумно втянул в себя воздух, пытаясь справиться с захлестнувшими меня воспоминаниями о самом тяжелом периоде моей жизни. Пытаясь забыть тьму, которая поселилась в моей душе, а затем только росла и росла, пока едва не поглотила меня целиком. В девятнадцать лет я с юридической точки зрения был уже взрослым, но по-настоящему повзрослел только после смерти родителей.

– Ты прав, конечно. Я даже не могу себе представить, как это все для тебя ужасно, Декстер. И ничто не заставит тебя забыть. Но ты ничего не потеряешь, если просто задашь ему несколько вопросов, и, может быть, тебе даже станет немного легче, если ты его выслушаешь и поймешь, что он, возможно, сожалеет о содеянном. Может, это поможет тебе закрыть твой гештальт.

– Плевать я хотел на все эти гештальты. И с Дэвидом общаться не хочу. Мне нужна машина времени, чтобы перенестись в прошлое и все изменить.

– Ну, если бы я могла, то построила бы такую машину, но поверь мне, старшей сестре, которой пришлось быть матерью для младшей, бывает очень тяжело объяснить ей свою точку зрения, и ты так или иначе совершаешь ошибки. И можешь надеяться на единственное – что она простит мне мои ошибки и даст возможность все объяснить.

Ее слова пролились на меня, словно освежающий дождь, и проникли прямо в мою душу. Я очень ясно увидел,