Шрифт:
Закладка:
– Да, да, – сказал Фансшоу. – Я его вижу. Какая красивая башня!
– Вы, наверное, смотрите не в ту сторону, – возразил сквайр, – от той башни мало чего осталось, насколько я помню, вы, по-видимому, смотрите на Олдборнскую церковь. Но если она вам кажется красивой, вас легко очаровать.
– Башня красивая, – настаивал Фансшоу, не отрывая бинокля от глаз, – Олдборнская она или какая другая. И, должно быть, она – часть очень большой церкви… похоже, что это – центральная башня… у нее по углам четыре огромных шпиля и еще четыре поменьше между углами. Я должен обязательно ее посмотреть. Далеко она отсюда?
– Олдборн в девяти милях, а может, и меньше, – объяснил сквайр. – Я-то давно там не бывал, но что-то не помню, чтобы она меня поразила. Лучше я вам кое-что еще покажу.
Фансшоу опустил бинокль, но продолжал глядеть в направлении Олдборна.
– Нет, – заявил он, – так я ничего не вижу. Так что вы собирались мне показать?
– Смотрите влево… его нетрудно разглядеть. Видите, бугорок на холме, на нем еще такой густой лес? Он на одной линии с тем одиноким деревом на гребне.
– Вижу, – доложил Фансшоу, – и даже могу без труда сказать, как он называется.
– Да ну? – засомневался сквайр. – Скажите.
– Ну, Холм Висельника, – прозвучал ответ.
– Как вы догадались?
– Да как не догадаться, если там стоит макет виселицы, на которой висит чучело человека.
– Что, что? – резко вопросил сквайр. – Ничего подобного на этом холме нет, один лишь лес.
– Напротив, – заявил Фансшоу, – вся верхушка покрыта травой, а посередине стоит эта ваша ненастоящая виселица, и, когда я впервые глянул туда, мне показалось, что на ней что-то есть. Но сейчас там ничего нет… или есть? Плохо видно.
– Ерунду городите, Фансшоу, никакой ненастоящей виселицы или чего-либо в этом роде на этом холме не имеется. А этот густой лес… совсем молодой. Я там сам был около года назад. Дайте-ка мне бинокль, хотя не думаю, что что-нибудь увижу. – Через некоторое время: – Нет, так я и думал, ничего такого я там не вижу.
Тем временем Фансшоу разглядывал холм, который находился примерно в двух-трех милях.
– Странно, – удивился он, – без бинокля там только лес. – И он забрал бинокль. – Какой странный эффект. Я отчетливо вижу виселицу… и траву… и там люди… и телеги, вернее, телега, и на ней тоже люди. А когда я убираю бинокль, ничего там нет. Наверное, свет как-то необычно сегодня преломляется. В другой раз надо будет прийти сюда пораньше, когда солнце светит вовсю.
– Вы говорите, там люди и телега? – недоверчиво спросил сквайр. – Да что они там делают в это время дня, тем более если деревья вырублены? Лучше посмотрите снова.
– Да, я действительно думал, что вижу их. Да, я бы сказал, что их осталось там немного, как раз расходятся. А теперь… клянусь Юпитером, на виселице явно кто-то висит. Только этот бинокль такой тяжелый, не могу долго держать его прямо. Кстати, поверьте мне, никакого леса там нет. Завтра покажете мне дорогу на карте, и я туда отправлюсь.
Некоторое время сквайр продолжал предаваться размышлениям. Наконец он пошевелился и произнес:
– Да, наверное, это будет самое лучшее. А теперь нам пора возвращаться. Нас ожидают ванна и обед.
По дороге домой он был неразговорчив.
Вернулись они через сад, вошли в парадный холл, где оставили свои палки. Тут же они обнаружили пожилого дворецкого Паттена, явно встревоженного.
– Прошу прощения, мастер Генри, – начал он незамедлительно, – но, кажется, произошло несчастье. – И он указал на открытую коробку из-под бинокля.
– И ничего более страшного, Паттен? – спросил сквайр. – Неужели я не имею право взять свой собственный бинокль и одолжить его другу? Причем купленный за свои же деньги, насколько тебе известно. На распродаже имущества старого Бакстера, так как?
Паттен поклонился, но слова его хозяина явно не убедили его.
– Хорошо, мастер Генри, раз вы знаете, где он. Просто я подумал, что обязан предупредить вас, потому что, насколько я помню, эта коробка стояла на полке с той поры, как вы купили ее, и простите, но после того, что случилось…
И он заговорил тише – Фансшоу слов его не расслышал. Сквайр ответил несколькими фразами и резким смешком, а потом пригласил Фансшоу посмотреть комнату, которую ему приготовили. И в этот вечер ничего, что имело бы отношение к данной истории, на мой взгляд, не произошло.
За исключением того, что ночью Фансшоу овладело предчувствие, что на свет божий выпущено нечто, чего выпускать было не должно. Эта мысль посетила его во сне. Он шел по саду, чем-то ему знакомому, и остановился у декоративной горки, сложенной из обломков каменной церковной кладки и скульптурных изображений. Одна из них привлекла его интерес – капитель с вырезанными на ней картинами. Он знал, что должен ее вытащить. Сначала с легкостью, которой и сам удивился, он раскидал камни, загораживающие ее, а потом вытащил столб. И тут же к его ногам со звоном упала жестяная табличка. Он поднял ее и прочитал:
«Ни в коем разе не трогайте этот камень.
Как часто бывает во сне, он почувствовал, что сей запрет крайне важен, и с беспокойством, равносильным страданию, стал оглядываться в поисках камня.
Но тот пропал. А на его месте появилось отверстие в нору, и он наклонился и заглянул в нее. Внутри что-то зашевелилось, и, к неописуемому его ужасу, перед ним возникла рука – чистая правая рука в чистом рукаве с манжетой. Казалось, она жаждет поздороваться. Он подумал, не будет ли невежливо с его стороны проигнорировать руку. Но пока он раздумывал, рука стала волосатой, грязной и тощей, мало того, на сей раз она явно пыталась схватить его за ногу. Тут ему стало не до этикета, он закричал, рванулся и проснулся.
Вот такой приснился ему сон, Фансшоу казалось (такое тоже часто случается), что во сне что-то еще происходило с ним до этого, и тоже важное, но не столь поразительное. Проснувшись, он некоторое время лежал, вспоминая подробности сна, и особенно рисунки на капители, на которые он почти не обратил внимание. Во сне что-то в них было не так – в этом он не сомневался, но что именно, он так и не вспомнил.
То ли из-за этого сна, то ли из-за того, что шел первый день его отпуска, рано вставать он не стал. И бросаться в путешествие
