конце концов Фэйкс, лесник, спустился с холма в деревню и говорит, что Холм Висельника весь птицами усеян, что странно было, потому что раньше такого не случалось. И тогда все переглянулись, и один говорит: «Я готов туда пойти», – а другой: «Я тоже, если ты пойдешь», ну, и где-то с полдюжины их и отправились туда в тот же вечер и доктора Лоренса взяли с собой, и, как вы и знаете, мастер Генри, лежал он там между тремя камнями со сломанной шеей.

Бессмысленно воображать беседу, которая за этим последовала. Ее никто не помнит.

Но перед уходом Паттен спросил Фансшоу:

– Простите, сэр, но я так понял, что вы брали сегодня бинокль с собой? Так я и думал. Разрешите задать вопрос, пригодился ли он вам?

– Да. Смотрел на кое-что в церкви.

– Так вы его в церковь заносили, сэр?

– Да, заносил. В Ламбертскую церковь. Между прочим, я оставил его на багажнике, кажется, на конном дворе.

– Не важно, сэр. Завтра я его заберу, и, может быть, вы окажете любезность посмотреть в него.

Соответственно, перед завтраком, после безмятежного и заслуженного сна, Фансшоу пошел с биноклем в сад и направил его на отдаленный холм. И тут же опустил его, оглядел, покрутил линзы, снова поглядел, затем снова, потом пожал плечами и положил бинокль на стол.

– Паттен, – произнес он, – он не работает. Сквозь него ничего не видно, будто кто-то закрыл стекло черной облаткой.

– Испортили мой бинокль? – вопросил сквайр. – Крайне вам благодарен: единственный мой бинокль.

– Сами попробуйте, – предложил Фансшоу. – Я ничего с ним не делал.

Таким образом, после завтрака сквайр вышел с биноклем на террасу и замер на ступеньках. Предприняв несколько безрезультатных попыток, он нетерпеливо воскликнул: «Господи, до чего же он тяжелый!» – и в то же мгновение уронил его на камни. Линзы разбились, корпус треснул, и на каменную плиту вытекла лужица какой-то жидкости. Она была черная, как чернила, а вонь от нее стояла неописуемая.

– Заполнен и запечатан, так кажется? – проговорил сквайр. – Если бы я заставил себя это потрогать, то наверняка бы нашел печать. Так вот что получилось после кипячения и перегонки? Старый похититель трупов!

– Что вы хотите этим сказать?

– Неужели вы не понимаете, друг мой? Вспомните, что он говорил доктору о глазах мертвеца. Это еще один способ глядеть сквозь них. Только им не очень-то понравилось, что их кости сварили – так я думаю, – и в результате они забрали его туда, куда ему совсем не хотелось идти. Ладно, принесите-ка лопату, и устроим этой штуковине благопристойные похороны.

Когда торф над останками бинокля был сровнен, сквайр, протянув лопату почтительному зрителю, Паттену, заметил Фансшоу:

– Жаль, что вы внесли его в церковь – можно было бы побольше увидеть. У Бакстера они неделю были, как я вычислил, но, по-видимому, не много он успел разглядеть.

– Не уверен, – ответил Фансшоу. – Вспомните рисунок Фулнакерского монастыря.

Предупреждение любопытствующим

Предлагаю читателю перенестись в Сибург – местечко на восточном побережье. Оно не очень изменилось со времени моего детства. К югу простираются болота, испещренные дамбами, отчего в памяти возникают начальные главы «Больших надежд»; к северу тянутся поля, сливающиеся с пустошью; за пустошью уходят вверх можжевельники, и еще выше растет утесник. Вдоль побережья тянется улица, на которой стоит большая церковь из песчаника с широкой гладкой западной башней и с колокольней на шесть колоколов. Как хорошо я помню их звон в жаркое августовское воскресенье, когда наша группа медленно поднималась по белой пыльной крутой дороге к церкви – она стоит на вершине низкого холма. В те жаркие дни они звонили ровно и чуть потрескивая, но, когда воздух становится более влажным, их звон тоже становится мягче. К маленькой станции вдоль той же дороги спускались рельсы. Неподалеку от станции находилась веселая белая ветряная мельница, а чуть поодаль, у южной окраины городка, где простирается покрытый галькой берег, имелась еще одна; повыше к северу третья. Домики из красного кирпича с шиферными крышами… но к чему обременять вас столь обычными деталями? Просто они так и просятся на бумагу, когда начинаешь вспоминать о Сибурге. Как бы мне хотелось писать всегда нужные слова. Но я их забыл. Я не очень-то умею живописать.

Покинув городок и море, пройдите мимо станции и сверните по дороге направо. Дорога песчаная и тянется вдоль железнодорожных путей, и, если вы никуда не будете сворачивать, она уведет вас ввысь. Слева (теперь вы двигаетесь на север) болото, а справа (там, где море) растут старые пихты, побитые ветром, очень толстые и кривые, как и все деревья близ моря. Ежели вы увидите их из поезда прямо на горизонте, вы тут же поймете, что приближаетесь к ветреному местечку. На вершине моего холмика пихты выпрямляются и бегут к морю, потому что в ту сторону стремится и гребень, который оканчивается четко обозначенной насыпью, откуда открывается обзор на ровные травянистые поля, и вершину которого венчает пихтовая рощица. В жаркий весенний день здесь очень неплохо посидеть и полюбоваться синим морем, белыми мельницами, красными домиками, яркой зеленой травой, церковной башней и дозорной на юге вдали.

Как я уже и говорил, впервые я побывал в Сибурге, будучи ребенком. Между тем моим в нем пребыванием и более поздним прошло много лет. И все же он занимает много места в моих воспоминаниях, и любые о нем истории меня крайне интересуют. И вот одна из них… услышал я ее вдали от Сибурга и совершенно случайно от человека, которому я обязан… порядком, потому что он доверил мне ее содержание.

– Эти места я знаю более или менее (так он сказал). В Сибург я обычно ездил весной поиграть в гольф. Мы с другом, Генри Лонгом, – возможно, вы его знали («Слегка», – ответил я) – останавливались в «Медведе», снимали номер на двоих и наслаждались жизнью.

Но после его смерти я туда больше не езжу. И вряд ли поеду, особенно после того, что произошло с нами, когда мы посетили его в последний раз.

Это было в апреле 19.. года. И в гостинице в то время мы проживали одни. Поэтому все общие помещения были практически пустыми, вот почему мы сильно удивились, когда после обеда дверь нашего номера отворилась и из-за нее высунулась голова молодого человека. Он был нам знаком. Такой анемичный, похож на кролика… светлые волосы и светлые глаза… но противным он не был. Поэтому, когда он спросил: «Извините, это частная комната?», мы не стали огрызаться, а просто ответили «Да». А