– Попытался сделать искусственное дыхание. Сережа врач.

Люда прижала ладони к вискам. Вид у нее был несчастный.

– И это все? – шепотом спросила она.

– Это все, Люда. Все, что я могу сообщить. Остальное вы знаете.

Она отстранилась.

– Да, знаю.

– Вы были во дворе, когда приехала полиция? – спросила я.

Люда подняла на меня взгляд и ничего не сказала. Но очень хотела поделиться и одновременно очень боялась. Она мне не доверяла, но все же я сумела расположить ее.

Разговорю, осталось поднажать совсем чуть-чуть, потому что я почти добралась до цели. Либо она сообщит, где была в момент убийства, либо станет изо всех сил уходить от ответа, если действительно причастна к смерти Ильи.

– Нас с Костей не было среди гостей, – с трудом выдавила она из себя. – И я очень боюсь, что полиция решит, будто это мы… что мы… ну… с ним сделали.

Ее руки лежали на столе, пальцы судорожно скручивали бумажную салфетку. Хорошо, что Громова не было рядом, иначе он бы просто увел жену в номер.

– Люда, где вы были? – спросила я.

– Мы ушли.

– Куда?

– В свой номер.

– Была причина?

– Нет. Просто захотелось.

Ее слова можно было трактовать как угодно. Просто захотелось? Чего же именно? Прилечь? Вызвать у себя рвоту? Сменить каблуки на более удобную обувь? Или позвонить бабушке, чтобы узнать, как там ребенок?

Причина могла быть любой, но Люда очень не хотела ее озвучивать, не понимая того, что в этом и есть ее спасение.

– Костя захотел, – выдавила она. – Захотел. Понимаете?

Вот теперь поняла. Однако мне требовалось знать наверняка.

– Вы занимались сексом? – улыбнулась я.

Люда кивнула. На глазах в один момент показались слезы.

– Свидетелей не было, – добавила она. – Это никак не проверишь, я понимаю. Слышала, что муж сказал? Он сказал, что с нами захотят поговорить еще раз. А все потому, что мы не сказали вчера полиции, почему нас не было среди гостей.

– А что же вы сказали на допросе?

– Что не помним. Что не смотрели на время и не можем сказать точно, что делали в момент смерти Ильи Георгиевича. И это честно, я считаю. Никто не следил за временем, все гуляли, все отмечали. Было весело, было здорово. О каком контроле может идти речь? А теперь получается, что нас могут подозревать.

И она была права. Редкий человек во время грандиозного мероприятия будет постоянно следить за часовой стрелкой. Да и зачем?

Но признание Людмилы не снимало с нее и мужа подозрения. Они были вдвоем, но их это не оправдывает. Разве только кто-то видел, как они покидали банкет или заходили в номер?

– Вас могли заметить, – подсказала я. – Вы же не невидимки.

Людмила прерывисто вздохнула.

– Я не смотрела по сторонам, когда шла в номер, – сказала она. – Костя, думаю, тоже.

– А если постараться вспомнить? Официант, уборщица, кто-то из друзей встретился по пути?

– Мы ушли тихо, никого не предупреждали. Не помню, что по дороге встретили хоть одного человека.

– Ушли вместе?

– Да.

– И вас никто не видел? Бывает, знаешь, что кто-то заметил твое отсутствие.

– Нас никто не видел. А если и видел, то не запомнил.

Людмила отвечала кратко, словно хотела поскорее закрыть тему. Громов мог вернуться в любой момент, и если это произойдет, то я вообще ничего не добьюсь. Но пока его не было, и я должна была попытаться вытянуть из нее все, что говорило бы о ее непричастности. Или понять, что она имеет отношение к смерти шефа. Людмила его обожала и рыдала, узнав о том, что произошло.

Зная историю ее знакомства с Ильей, можно было предположить, что она действительно многим ему обязана.

Но была и другая сторона. Стокгольмский синдром. Людмилу и Шейнина могли связывать иные отношения, о которых никто не знал, кроме них. Находясь в роли жертвы, Людмила в какой-то момент захотела освободиться и, подгадав момент, избавилась от Шейнина. Громов, который обожает свою жену, мог ей в этом помочь. А потом оба в один голос следствию выдают придуманную историю о том, что не помнят, где находились.

Обстоятельства на их стороне. Вокруг нетрезвые гости. Звучит громкая музыка, звенят пустые бутылки, все расслаблены. О каком контроле за собой может идти речь? Какие свидетели, о чем вы? Они под градусом, веселятся и не смотрят на других.

Очень удобный момент для свершения грязных дел.

– Вам нужно подтвердить свое алиби, Людмила, – сказала я.

Внезапно ее лицо просветлело.

– Есть у нас доказательства, – горячо прошептала она. – Есть! Как я могла забыть? Но они такие…

– Какие?

– Личные.

Она пока не догадывалась, что я не просто болтала с ней, а вела самый настоящий допрос. И пока Людмила не очнулась, нужно было заполучить все, о чем она говорила.

– Ну вот, – облегченно вздохнула я. – Просто предоставишь их следователю, и все. Тем более что он сейчас в отеле.

– Доказательства у Громова в телефоне. Видео. Поняла, о чем говорю?

Я поняла. Домашнее видео или фотографии интимного характера как подтверждение вечной любви между участниками процесса.

Если бы она знала, сколько грязи выливается потом на людей из-за наличия подобных артефактов. Это не только говорит о человеческой близости – это может разрушить жизнь любого, кто имеет какое-то отношение к случайной фотографии, сделанной ради смеха. Но в данной ситуации видео, о котором вспомнила Людмила, реально могло снять с нее и ее мужа обвинения в убийстве. А это дорогого стоит.

– А он его не удалил?

– Он их никогда не удаляет, – уверенно ответила Людмила.

– Тогда дай бог, чтобы не слетело само. Там указано время съемки, и если оно совпадает с предполагаемым временем смерти, это и будет вашим алиби. А долго вы пробыли в номере?

– Примерно час.

– Ого!

Люда слегка покраснела.

– Он любит, чтобы долго и красиво, а не раз-два, – ответила она.

– Да кто ж не любит? – улыбнулась я. – Люда, это не очень крепкое, но вполне достойное алиби. У вас есть хоть что-то. Расскажите об этом следователю.

Показался Громов с кружкой чая. Повезло, успели поговорить до его появления. Он мог бы