Шрифт:
Закладка:
…одной шестой планеты. — До своего распада в 1991 году СССР занимал по площади 1 /6 планеты, что почему-то приводило в необъятный восторг всевозможных агитаторов и пропагандистов.
Ошибки молодости
Как-то раз возвращаясь глубокой ночью домой, я был избит в кровь людьми, которых сначала принял за хулиганов и бандитов.
И они меня не за того приняли, за кого надо.
Я иду, а они в подъезде стоят. В моем, между первым и вторым этажом.
Стоят и говорят:
— Послушайте, парень, у вас есть закурить?
Есть, дал. Закурили и еще говорят:
— Послушайте, парень, а у вас совесть чиста?
Заранее улыбаясь, я хотел пошутить, что совесть у меня нечиста и что, по-моему, такого человека уже не осталось, у которого совесть чиста.
Но не успел я поострить, потому что меня ка-ак хряснут по физиономии, раз-раз, блик-блик, с левой и с правой стороны.
Ну и что? Смолчал, скушал. Их много, а я один.
— Все, что ли? — говорю. — Или будет какое продолжение?
А их человек пять было. Один прямо зарычал.
— Пустите, — кричит, — я его сейчас изувечу…
А эти его уговаривают. Они говорят так:
— Успокойся, Сережа. Не бойсь. Сейчас поговорим. Он сейчас свое получит, барбос противный. Не бойсь!
Сережа аж заскрипел зубами.
Скрипит, а я удивляюсь — откуда в них такой запал, крик и шум? Вместо того чтобы делать свое дело тихо, ограбить меня в тишине, они поднимают такую суету.
— Чиста твоя совесть?
— Чиста. Вы, ребята, зря думаете. Часов у меня нет, потому что их у меня уже украли, срезали с руки. Кому понадобилось?
— Заткнись! Так твоя совесть чиста? А что Лена уксус пила, эссенцию? Ты здесь ни при чем? Да? Тебя это не касается, да? У-у, гад!
Как они начали меня метелить! «Ах, Господи Иисусе, — думаю. — Бейте, раз на вашей стороне танки, пушки и пулеметы! Только бы с ног не сбили. Ведь затопчут. В котлету превратят. В фарш…»
— За что? — кричу.
— Знаешь, знаешь за что. Бейте его, ребята!
— Да не знаю я, честно не знаю.
А дело, надо сказать, происходило почти в полной темноте, так как, во-первых, — ночь, а во-вторых, — лампочки в нашем подъезде нету никогда. Темно. Луна.
Ну, били они меня, били. Огоньки в глазах — блик-блик.
А дальше они, значит, устали меня молотить. И я вижу, что устали, свалился на пол, лежу, постанываю тихонечко, жалобно. Больно все-таки.
Ну, они тогда решили посветить на меня спичкой, чтобы увидеть, все ли я получил свое или мне еще что причитается.
Посветили и видят, что я — не тот.
Тут они хотели бежать, даже немножко пробежали вниз по лестнице один пролет, но потом одумались. Вернулись, встали, стоят.
— Парень, — говорят, — даже и не знаем, что тебе сказать. Вышла беда, вышла ужасная ошибка. Мы тебя перепутали. Мы приняли тебя за другого, за подлеца.
— Ух, ну я его еще найду, я, я, я найду его еще, — сказал Сережа.
— Нет, я это дело так не оставлю, — сказал я. — Я на вас в суд подам, бандиты.
— Можешь подавать в суд. Можешь. Мы протестовать не будем. Раз так вышло нехорошо, то мы должны отвечать, но ты пойми…
Я себя пощупал. Я себя пощупал и встал. Зубы целые, губа напухла, бока болят…
— А что такое случилось? Почему? — говорю.
— Да ты пойми. Мы тебя приняли там за одного…
— Ух, попутаю! — взвыл Сережа.
— Понимаешь. Он. Лена наша, с нашего участка, с нашей бригады. Он — подлец. У него, оказывается, жена есть, ребенок.
— Да? — удивился я. — Неужели в нашем подъезде такой негодяй живет?
— В вашем, вашем. Дом 14, квартира 13. Нам сказали, что нету. Шляется. Снова. Гад.
«Ага, — думаю, — ладно. У нас, правда, и дом 16, а не 14, но какая разница, если Лена… У меня, правда, и Лены не было, но какая разница, если Лена… Нехорошо. И никто здесь, по-видимому, ни при чем. Что за черт? Что же это такое?»
— Он обещал жениться. Она с Сережей ходила. Он обещал жениться, а она Серегу — побоку. У, гад!
— Поймаю, поймаю, — сказал Сережа. — Не бойсь!
— И как только таких негодяев земля носит? Ведь надо же! Дайте закурить, — сказал я, зализывая раненую губу.
…И наливались синим чудесным светом синяки на моей физиономии, и подсыхали кровоподтеки, и затухали боли.
Жизнь опять стала прекрасна и удивительна. Я оказался не он. Ошибки молодости. Хотелось кричать от радости существования, но нельзя было, ибо на дворе стояла глубокая ночь. Было темно.
* Я на вас в суд подам. — Вообще-то все всегда в Сибири говорили «на суд», но я постеснялся такого просторечия. Решат еще, думаю, что я совсем безграмотный.
Дом 14, квартира 13. — Этот рассказ был написан в городе К., где я тогда жил около Речного вокзала на улице Парижской Коммуны, д. 14, кв. 13. Но мемориальная доска, что висит на этом доме, посвящена вовсе не мне, а создателю гениального Швейка Ярославу Гашеку.
Гашек во время Гражданской войны с февраля по июнь 1920 года «швейковал» на моей малой родине в качестве революционера-интернационалиста, издавал газету «Рогам-штурм» («Натиск»), не чурался спиртных напитков. Здесь же вторично женился — на работнице армейской типографии Александре Львовой, а когда вернулся с молодой женой в Чехословакию, на него подали НА СУД за двоеженство. Но он от суда отмотался и через два года умер.
В вихре вальса
У нас на первом этаже с божьей помощью помещается котлетная, и там очень часто различные люди справляют свои и общественные праздники, выпивая, закусывая и веселясь.
Так это вечерком идешь, а там уже все — раскрасневшиеся, поднимают заздравные чары, и исполняется неслышная, вследствие толстых стекол, музыка.
Как-то наблюдал: гуляли свадьбу, расположившись вокруг стола. Другой раз пели, показывая десны. Третий — декламировали стихи, но вино, однако же, все равно присутствовало.
А тут иду и замечаю — не там, где главный зал веселья, а где обычная раздевалка, там орудует молодой верзила с