Странное посольство продажных османов, почему-то выдвигавшее кандидатом в короли Батория, тоже даёт пищу для размышлений. Подоплёкой тут мог быть как раз папский заказ. А то, что новый польский король был ставленником пап римских, подтверждается не только его активной антирусской политикой, но и тем, что советниками Батория стали иезуиты.

Не забудем и следующее… Незадолго до заключения Люблинской унии 1569 года, усилившей католическую Польшу, закончил свою работу Тридентский собор Римской церкви, открывший эпоху нового наступления католицизма и активизировавший агрессивность его политики. Папство теряло почву и влияние в Европе, во всю мощь разворачивалась антикатолическая Реформация, в 1524–1526 году Германию потрясла Крестьянская война Томаса Мюнцера. Выступления крестьян были жестоко подавлены, однако от католицизма отходило всё больше людей – как в низах, так и в верхах. А Польша оставалась оплотом католицизма, её усиление было Риму жизненно необходимо, закрепление же русских в Ливонии, напротив, было для Рима крайне невыгодно и даже опасно. Не без влияния Рима возникла тогда и идея Польши «от можа до можа», то есть от Балтийского до Чёрного моря. Показательно, что Баторий предполагал перенести столицу восточнее – в Гродно, в пределы Литвы.

При вступлении на престол Баторий заявил о намерении отвоевать у России земли, которые были возвращены в её состав Иваном III Васильевичем, его сыном Василием III Ивановичем и его внуком Иваном IV Васильевичем. Программа, устраивавшая и Рим, и Стамбул, и Вену, и Стокгольм… Папа Григорий XIII прислал Баторию драгоценный меч и благословение на борьбу с «врагами христианства» – русскими. Баторий свято выполнял этот наказ, и его усилиями все ливонские успехи Ивана должны были быть обесценены.

Одновременное занятие двумя ревностными католиками, выучениками иезуитов, престолов двух европейских стран, чьи интересы переплетались – хотя и по-разному – с интересами России, внимания историков не привлекло. А по крайней мере в виде версии можно предполагать не естественную смерть Максимилиана, а его устранение. Причём именно в видах будущих диверсий против усиливающейся Руси. Не всё было просто и с избранием Батория.

Иван явно отдавал себе отчёт, что положение дел всё более осложняется. Но объективно Россия была вполне в состоянии отстоять свои интересы даже в двойном противостоянии с Польшей и Швецией. Обе враждебные России державы были внутренне нестабильны, особенно Польша, где кое-кто из литвинов даже подумывал о расторжении Люблинской унии, а это означало союз с Русью. Польша от войны устала не меньше России, но качество польских войск оставляло желать лучшего. Финансовое же положение Польши было таково, что когда Баторий распорядился выслать на границу с Литвой отряд в 1500 человек, денег хватило лишь на 600 человек. Иными словами, Польша была истощена, и перемирие, о котором попросил Баторий в 1576 году, было нужнее Польше, чем России. Но и России оно было необходимо, потому что позволяло подготовиться к тому, чтобы поставить русскую точку над «i» в слове «Ливонiя».

Вопрос о торговых воротах для России на Балтике оставался для дальнейшего существования России жизненно важным. Страна и до Ивана IV уже очень расширилась, а при Иване этот процесс получил новый размах. Возрастали экспортные возможности, обеспечивающие внутреннее экономическое развитие, возрастали потребности в импортных товарах. Всё это требовало или свободного беспошлинного и беспрепятственного транзита из России к балтийским портам через чужие земли – на что никто не шёл, или…

Или – отвоевания Россией собственных портов на Балтике. Рига принадлежала немцам, Ревель – то датчанам, то шведам, Нарва – шведам. Отвоевав уже в начале Ливонской войны Нарву, Иван смог обеспечить себе морское «окно» в Европу. Но, мало того, что его желали закрыть шведы, на само́м море «нарвскому плаванию» не предоставлялся режим свободной навигации. И это при том, что торговля с Россией была нервом всей торговой политики на Балтике. Современный французский историк Бруно Виане приводит статистику прохода в Балтийское море через пролив Эресунн французских купеческих кораблей:

При всех неточностях порядок явления усматривается легко: когда Нарва была русской, основной транспортный поток шёл через Нарву, потому что основной для Балтики была русская торговля. Когда против неё развернулись каперские действия поляков и вновь разгорелась война, произошла переориентация в основном на Данциг, а когда русские утратили Нарву, она полностью утратила значение как торговый порт. Вокруг торговли с Россией крутилось всё – все хотели иметь русскую пеньку, воск, меха и так далее. Но никто не хотел, чтобы всё это везла сама Россия из русских балтийских портов. Что оставалось России и Ивану Грозному?

Оставалось одно – воевать.

Воевать приходилось, по сути, за будущее, причём – за будущее не только русской внешней торговли, но и за историческое будущее России. Царь Иван был к этому готов. Как отметила летопись, во второй половине 1576 года «великий князь Иван Васильевич вступил в правление и отослал временного царя (Симеона Бекбулатовича. – С.К.) в его торжокские поместья, пожаловав ему также княжество Тверское». Попытки европейских комбинаций не удались, надо было решать проблему силой оружия.

А чтобы уж закончить с фигурой Симеона Бекбулатовича, выскажу и ещё одну версию. Грозный в противовес иерархам церкви усиливал монастыри-«вотчинники», и годы опричнины были временем роста могущества русских монастырей. Наиболее надёжные обители зачислялись в состав «опричных государевых богомольцев», то есть, как видим, имелись и опричники-монахи!

И вот тут надо знать об одном любопытном обстоятельстве! С якобы шутовским «поставлением» Симеона Бекбулатовича «великим князем» потеряли силу прежние жалованные грамоты великих князей монастырям, а пра́ва выдавать новые грамоты Симеон не получил. Через год, когда он был отставлен, Иван Грозный вернул церковникам их привилегии, но – в урезанных размерах и за крупные вознаграждения.

Протестант Джером Горсей – агент английской «Московской компании», видел в таком шаге царя следование примеру Генриха VIII, который секуляризировал церковные владения в Англии, но Грозный, как отмечают А. М. Сахаров, А. А. Зимин и В. И. Корецкий, «лишь единовременно изъял у духовенства крупные денежные суммы, необходимые ему для ведения Ливонского войны».

Джильс Флетчер, бывший послом Англии в России уже при царе Фёдоре Иоанновиче, сообщает, что таким образом у монастырей и епископий было отобрано по 40…50, а то и по 100 тысяч рублей, а Горсей оценивает общую сумму, полученную царём Иваном в результате этой операции, колоссальной цифрой в 300 тысяч фунтов стерлингов. В свете «золотой» цифры поставление Симеона Бекбулатовича выглядит не таким уж шутовством. При этом и «польский» аспект интриги, о котором говорилось ранее, не исключается.