Шрифт:
Закладка:
Письма Волкова к Дузе никогда не считались утраченными по одной простой причине – историки и театроведы ничего о них не знали.
Ольга Ресневич Синьорелли (1883–1973), близкая подруга Дузе и автор самой цитируемой биографии актрисы[324], никогда не допускала утечки информации о любовной связи Дузе с Волковым, хотя, скорей всего, знала о ней. Другие авторитетные биографы сообщали о дружбе актрисы с Волковым, но считали, что она связана исключительно с ее проживанием в одной из квартир в Палаццо Барбаро-Волкофф в Венеции и с ее русскими гастролями 1891 года[325].
Джованни Поньеро одним из первых узнал об обнаружении писем Волкова, незадолго до публикации своей биографии Дузе в 1986 году и в примечании в общих чертах сообщил, что они будут вскоре опубликованы[326].
Проверка полученной в наше распоряжение переписки и документов об актрисе подтверждает, что графиня Кристиана Тун-Сальм получила письма Волкова в сентябре 1923 года. Сопоставление различных источников о Дузе позволяет проследить обстоятельства и факты, в силу которых актриса оставила часть своей корреспонденции (и не только Волкова) в залог графине, и это объясняет оговорку о 50-летней тайне, включенной Тун– Сальм в свое завещание и фактически защищавшей корреспонденцию от притязаний наследников авторов писем.
Передача писем в 1923 году была вызвана скорее экономическими, чем сентиментальными причинами. Финансовый крах банка Роберта фон Мендельсона в Германии и убыточные инвестиции кинокомпании «Дузе-фильм», которой удалось выпустить лишь фильм «Пепел» (в 1916 году)[327], уничтожили активы, накопленные было актрисой, особенно от гастролей за границей, до ее ухода со сцены в 1909 году (об их размере можно теперь судить по письмам Волкова). Банкротство банка фон Мендельсона вынудило Дузе заложить драгоценности и «другие вещи», которыми она владела. 16 января 1918 года она просила графа Примоли продать жемчуг (подаренный ей в Лиссабоне герцогиней Марией Пальмеллой) императрице Евгении, вдове Наполеона III, с которой графа Примоли связывала давняя дружба[328].
Переданные Ольгой Синьорелли сведения о последних месяцах жизни Элеоноры Дузе и о ее трудностях с поиском средств для оплаты труппы, и в частности, последний разговор Ольги с актрисой перед ее отъездом из Вены (она кратко изложила всё это в своей биографии Дузе), подтверждают, что графиня Тун-Сальм получила письма Волкова именно в качестве залога: как она делала в прошлом и со своими драгоценностями, Дузе должна была бы выкупить его по возвращении.
Зимой и весной 1923 года пошатнувшееся здоровье Дузе вынудило ее отменить почти все спектакли и даже прервать гастроли в Испании, что привело к горьким последствиям: у нее не осталось средств, чтобы заплатить труппе. Синьорелли писала, что актеры обходились ей в тысячу лир в день. Дузе получила от Сальваторе Лауро аванс в размере тридцати тысяч лир, однако эта сумма, как призналась сама актриса Ольге Синьорелли 7 апреля 1923 года, была каплей в море, и, если бы она не нашла больше денег, ей пришлось бы распустить свою труппу. 14 мая 1923 года она написала Синьорелли:
Дорогая Ольга, я не знаю, как рассказать тебе о том, что я испытываю, сопротивляясь. Итак, я оказалась здесь, и в конце апреля нужно было возвращаться к работе. Вечером девятого мая я дала «Да будет так» («Cosi sia»). Душа помогла мне – но усталость, непривычность того, что приходится работать, чтобы оставить так называемый «вечерний доход» в руках администратора… и на следующий день те же трудности, то же узкое место, из которого нужно сделать еще один следующий шаг. В этом состоянии усталости и изнеможения, из которого, сколько бы я ни корчилась, я не могу вырваться (ни днем, ни ночью) – повторяю, я дала только одно представление… и теперь, вот я здесь… задаюсь вопросом, как разрешить все, что я должна сделать. Я получила предложение из Лондона на июнь, и, чтобы не умереть от тоски, я его приняла. Таким образом, в июне я буду в Лондоне – и, возможно, к этим майским дням еще вернутся силы. Что касается необходимых расходов, то, увы, дорогая Ольга, какая у меня гиря на ноге, труппа и невозможность действовать.
Я еще поискала ссуду, и по лондонскому контракту нашла одну сумму… но это не жизнь[329].
Актриса расплачивалась с долгами, занимая еще больше. В письме от 16 мая того же года она жаловалась, что тридцать тысяч лир от Лауро были ценными, но «помощь пришла поздно и недостаточно»[330]. С прибылью от спектакля 9 мая ей удалось «собрать достаточно средств, чтобы оплатить труппу еще на девятнадцать дней. А теперь?»[331]. Она признавалась Синьорелли, что за это время нашла еще один заем, «необходимый, чтобы перевезти труппу и себя до Темзы, и [что] одно только путешествие [обошлось] в двадцать две тысячи лир!»[332]. Актриса выразила сожаление, что не получила государственной помощи, чтобы покрыть двести тысяч лир дефицита, возникшего у нее из-за отмены спектаклей по состоянию здоровья. В последний раз Синьорелли, встретив ее в Вене утром 28 сентября, чтобы попрощаться с актрисой перед отъездом в США, услышала от нее: «Молите Бога, чтобы я смогла дать первые десять спектаклей. У меня – долг чести, и я взяла обязательство выплачивать по пять тысяч лир за спектакль»[333].
* * *И Элеонора Тун-Гогенштейн, и Хелен Шихи лишь мельком взглянули на пачку писем, а ведь они содержат важную информацию о творческой жизни актрисы.
Так, к примеру, письма рассказывают о том, как Дузе меняла свою сценическую одежду, в частности после поездки в Каир с Волковым в марте 1892 года. По возвращении в Италию художник, который всё еще находился в Каире, заверил ее в письме, что нашел все желаемые ею восточные наряды, особенно кафтаны (она хотела их носить на сцене вместе с белой блузой). В письме от 4
