Мне не нужно спрашивать, собирается она делать аборт или нет. Ее воспитывали так же, как и меня. Это не вариант.

— Ну и что? Мы все равно собираемся пожениться, и не похоже, что ты хочешь меня трогать. Мы можем просто сказать, что этот ребенок наш. Теперь нам даже не придется заключать брак. У тебя будет свой наследник.

Смятение, которое было несколько минут назад, исчезло, и она снова стала той женщиной, которую я знаю.

Я усмехаюсь над ее предположением. — Неужели ты думаешь, что я теперь в женюсь на тебе? Ты дала мне один из немногих ударов, которые у меня есть. Я должен поблагодарить тебя и поздравить.

Я смотрю на нее с самодовольной улыбкой.

Ее глаза сужаются, и на ее лице появляется ухмылка, которая мне не нравится. — Ты все равно женишься на мне.

Я не могу удержаться от смеха и качаю головой. — Ты бредишь.

— Если ты этого не сделаешь, я расскажу всем, что ты уже несколько месяцев спишь с Софией.

Мой желудок опускается.

— Точно. Я все знаю о вас двоих. Ты думаешь, что ведешь себя так незаметно, крадешься.

Она закатывает глаза. — Да ладно. Вы двое практически трахаете друг друга глазами каждый раз, когда находитесь рядом. Я не могу поверить, что Мирабелла настолько глупа, что не догадалась об этом сама. Это же очевидно, что ты тайком пробираешься к ней в комнату по ночам.

Возможно ли, что она видела меня? Откуда она знает? Понятия не имею. Но ясно одно: она определенно знает.

— Не впутывай в это Софию, — предупреждаю я с едва сдерживаемой яростью. У меня так сдавило грудь, что я едва могу выдавить из себя слова.

— Она имеет к этому самое непосредственное отношение! Если бы не она, ты бы, наверное, уже спал со мной.

— И это решило бы все твои проблемы, не так ли? Я бы не стал мудрее и растил бы чужого ребенка.

— О, пожалуйста, не делай вид, что ты такой невинный. Ты совсем не такой. И если ты не будешь сотрудничать, я расскажу всем, как она была твоей маленькой шлюхой в течение нескольких месяцев. Она будет уничтожена. Она никогда не найдет достойного брака в семье. Она никому не будет нужна. Она станет гумном какого-нибудь бандита и будет производить на свет ублюдков. Ты этого хочешь для своего ангелочка?

Ее голос полон ярости, и она выполнит свое обещание. Аврора из тех женщин, которые, чего бы им это ни стоило, будут уничтожать других.

Мне неприятно, что все, что она говорит, — правда. София будет разрушена. Все, на что она надеялась в своем будущем, окажется недоступным, по крайней мере, недоступным в том смысле, в каком она этого хочет.

Желание закричать давит на мои голосовые связки, но я как-то сдерживаюсь.

Что для меня лучше? Пойти на поводу у Авроры и сказать, что ребенок мой, и никогда не прикасаться к нему, или сказать правду и освободиться от нее? Проблема с последним вариантом заключается в том, что, даже освободившись от Авроры, я все равно не смогу иметь Софию. На нее будут смотреть как на нечистокровную. Люди стали бы спрашивать, спала ли она с кем-то еще…

В голове мелькнул образ галстука с ирландскими цветами.

Моя семья все равно не признает ее достойной быть женой дона, и она все равно будет испорчена.

Черт!

Я должен сделать то, что должен, чтобы защитить будущее Софии, как бы трудно это ни было. И я хочу насладиться тем небольшим количеством времени, которое у меня еще есть с Софией.

— Хорошо. Мы сделаем вид, что ребенок мой, и ты не проронишь ни слова обо мне и Софии никому другому. Но я не хочу, чтобы о твоей беременности стало известно до свадьбы. Согласна?

Хотя я никогда не ударил бы женщину, но это желание становится настолько сильным, когда я вижу, как на лице Авроры медленно появляется довольная ухмылка, потому что она получила то, что хотела.

— Согласна, — кивает она. — Рада, что ты пришел к правильному выводу.

— Убирайся из моей комнаты. Я больше не могу на тебя смотреть.

— Ничего страшного, я уйду. Но постарайся впредь вести себя с Софией более сдержанно. Я не хочу, чтобы ходили сплетни, что мой жених засовывает свой член в маленькую мисс Хорошенькую.

Я даже не реагирую на оскорбление в адрес Софии. Если я открою рот и обращусь к Авроре, то могу впасть в ярость, и тогда все узнают о наших делах.

Но как только она выходит из комнаты, я достаю из кармана телефон и бросаю его в дверь, где он вдребезги разбивается о пол.

Я стою, тяжело дыша, пытаясь собраться с мыслями. Мне нужно с кем-то поговорить, а вариантов у меня не так много. Это не может быть моя сестра. Она, без сомнения, воспользуется этой беременностью, чтобы погубить Аврору и тем самым погубить свою лучшую подругу. Мира порой бывает недальновидна. Я не могу говорить об этом с Софией по понятным причинам. Остается один человек.

Я иду стучать в дверь Томмазо, но его там нет. Опять.

Где он, блядь, проводит время в эти дни?

Как будто мне и так не хватает забот. С разочарованным рычанием я отхожу от двери и топаю к лестнице, делая по две ступеньки за раз, пока не добираюсь до пятого этажа. Я не стучусь, когда подхожу к двери Софии. Я просто достаю из кармана вечный ключ и вхожу.

Ее там нет, наверное, она еще внизу.

Ничего страшного. Я чувствую себя немного спокойнее, просто находясь в окружении ее вещей, ее запаха.

Я буду ждать. У меня нет выбора. Она — то, что мне нужно.

30

СОФИЯ

После того, как я попрощалась со всеми в гостиной, я поднялась в свою комнату. Мне нужно закончить кое-какие домашние дела до прихода Антонио.

Я вхожу в свою комнату и удивляюсь, что он уже здесь, стоит в центре и смотрит на меня с острой, сырой потребностью. Он ничего не говорит, подходит ко мне, накрывает мое лицо и приникает губами к моим губам. Он пожирает меня — другого слова не подберешь. Этот поцелуй наполнен отчаянием, которого я не понимаю, и когда он отстраняется, изучая мое лицо и проводя кончиками пальцев по моей щеке, в его глазах отражается то же самое отчаяние.

— Ты мне нужна. — Его голос хриплый