не тронул. Почетный пенсионер, мать его за ногу…» То, что присели, было правильно. Из распахнутого окна жахнул выстрел! Тех, кто находился на открытом пространстве, будто веником смело. Только простреленная милицейская фуражка покатилась по двору.

– Гальян, ты охренел?! – проорал Пещерник. – Башкой тронулся?!

Из окна прозвучал дьявольский смех, снова бабахнуло – похоже, из охотничьей двустволки. Стрелял определенно не Гальян – видимо, родственник «с биографией». Покатилась по полу пустая бутылка, все понятно. Люди спрятались – благо было где. Помимо беседки были баня, грядки и даже зимний парник с облицованной кафелем кирпичной кладкой. Перебежал отчаянный сержант – хотел укрыться на крыльце в слепой зоне. В принципе, укрылся, но пришлось катиться колбаской, спасаясь от выстрела.

– Заходите, суки! – орал пьяный голос. – Я вас чаем угощу!

Милиционеры открыли дружный огонь по окну – били из всего табельного оружия, что имелось. Даже Шура Хижняк и Голицын усердствовали без меры. С обратной стороны беседки сидела Елисеева, ясно давала понять своим видом, что у войны не женское лицо. «Не убивать! – неистовствовал Пещерник. – Брать живым!» Судя по всему, это был не приказ, а рекомендация. Возникла пауза. Было слышно, как преступник в доме перезаряжает ружье. Выскочил в проем – оскаленный, с перекошенным ртом, но выстрелить не успел. Град свинца ударил по окну. Он пошатнулся, выпустил ружье, пропал из виду. С воплем «Не стрелять!» к окну устремился отчаянный милиционер, в прыжке перевалился через подоконник. «Чисто!» – прозвучало из дома. Послышался треск с обратной стороны – группа, что находилась сзади, выламывала дверь черного хода. Дружно бросились все, полезли на крыльцо. Выламывать не пришлось – милиционер, находившийся внутри, открыл двери. Стражи порядка растеклись по особняку, хлопая дверьми, топая по лестнице. Андрей тоже вошел, держа пистолет наготове. В комнате со смятой кроватью валялся у окна «бедный родственник» – практически голый, в семейных трусах в горошек, с ухмылкой на перекошенных губах. Он получил две пули в грудь. Убитому было лет сорок, и «биография», судя по обилию наколок, была обширной. В комнате пахло алкоголем, разбившаяся бутылка явно была не пустой. Все делали правильно – не стоило рисковать жизнями личного состава.

Дом обыскивали тщательно, заранее перекрыв все выходы. Хозяина нашли в шкафу в гардеробной комнате – за ворохом одежды на плечиках. Мужчина лет шестидесяти трясся от страха. По залысинам струились крупные капли пота. Оперативники собрались, с интересом разглядывали находку.

– Это не я… – шептал мужчина. – Я кричал Борьке, чтобы не вздумал стрелять, а он не слушал, шары залил… Как бы я его остановил?

– Значит, имелись грешки за душой, раз сразу палить начал, – хмыкнула Нина Витальевна.

– А кто из нас безгрешен? – философски заметил Пещерник. – Мы всё понимаем, Михаил Давыдович, в данной ситуации вы не могли повлиять на своего родственника, и следствие это учтет. Выходите, давайте руку, дался вам этот шкаф? Давайте, Михаил Давыдович, смелее, свои же люди, не обидим.

– Залетел ты, барыжник, на все деньги, – оскалился Голицын.

Гальянов уперся, как баран. Пришлось доставать – осторожно взяли под локти, перетащили. С человеком было что-то не так. Смертельная бледность покрывала упитанное лицо. Он театрально держался за сердце, тяжело дышал, глаза закатывались.

– Михаил Давыдович, а ну, не дури, – строго сказал Пещерник. – Будешь тут изображать умирающего… Эй, приятель, ты что нас пугаешь? А ну, прекращай…

Ноги у человека обмякли, он уже не мог стоять самостоятельно. Дыхание стопорилось. Это уже не было симуляцией! Его опустили на пол. Мертвецкая бледность расползалась по лицу, в приоткрытом рту образовалась пена. Андрей первым сообразил, что дело плохо. Нагнулся над умирающим.

– Эй, «Скорую» вызывайте, быстрее! Михаил Давыдович, облегчите душу, прошу вас, – зашептал он. – Кто вам привозил вещи – ну это, последние? Даже не кто, а от кого – вы должны это знать. Сделайте хорошее дело, Михаил Давыдович, прошу вас – и самому же станет легче…

Но тот уже не понимал, что ему говорили. Человека затрясло, потом он неожиданно застыл, глаза остались приоткрытыми, с нижней губы потекла пена. Андрей поднялся в расстроенных чувствах. Остальные растерянно молчали. «Скорая помощь», судя по всему, уже не требовалась.

– Умер… – сокрушенно выдохнула Нина Витальевна. – Вот же горе какое. Эх, Михаил Давыдович, и зачем вам это понадобилось?

– Слабоват оказался для этого дерьма, – презрительно поморщился Хижняк. – И зачем надо было возобновлять преступную деятельность? Ладно, чего расстраиваться, бог не фраер, шельму метит…

Действительно, зачем расстраиваться? Борьба с преступностью продолжается, все свои целы, двумя преступниками меньше. Андрей угрюмо смотрел в глаза Пещернику – ведь просил по-тихому, глядишь, и жив бы остался. Капитан смутился, отвел глаза.

На проработку связей Гальяна были брошены «лучшие» силы. Но что-то подсказывало, что преступники не дураки, светиться не будут. И явно работали через третьих лиц. Подполковник Мелентьев пребывал в подавленном расположении духа. «Странно, да, Андрей Николаевич? Работа кипит, результат за результатом, а задержание преступников как было чем-то несбыточным, так и остается». В какой-то момент Василия Федоровича осенило: нужно ловить преступника на живца! Найти дорогую машину (у него даже есть одна на примете – хозяин и не пикнет), посадить в нее сотрудников и кататься ночью по памятным местам. Не клюнут в первую ночь – продолжить. И так далее – до победного конца. Хоть что-то делать, а не высасывать из пальца видимость работы! С последним майор был согласен, а вот с самой идеей ловли на живца…

– Василий Федорович, думаете, все так просто? Имею смутное подозрение, что это работает не так…

– Имеет он, видите ли, смутное подозрение… – проворчал Мелентьев. – Хорошо, тогда рассказывай, как это работает.

– Пока не знаю, товарищ подполковник…

– Зато я знаю. Так, Пещерника ко мне! Пусть готовит операцию! Добровольцы есть?

Добровольцы, как ни странно, нашлись. Нина Витальевна побледнела, но подняла руку, как отличница. Голицын и Хижняк тоже не возражали. «Помирать, так с музыкой, – сумничал Шура. – Да и с Ниной Витальевной ночку провести – это же мечта любого опера!» «И покататься на приличной тачке, – добавил Голицын. – Когда еще удастся? И удастся ли с такими зарплатами и хронической привычкой жить честно?»

– Вижу, вы все уже решили, – мрачно констатировал Светлов. – В таком случае вызываюсь добровольцем. По крайней мере, на одну ночь. Но надо