– Меня интересует результат. Когда?

– Две недели.

– Три дня, не больше!

«Что теперь с ней делать?»

Дома Баев застал Киру в постели. Ее бил озноб, потряхивал кашель. «Доползалась голяком по трубе вентиляции», – ворчала она про себя.

Он положил руку ей на лоб.

– Где ты умудрилась заболеть?

– Не волнуйся, не грипп. Просто просквозило, – просипела Кира.

– Что тебе дать? Глинтвейн будешь?

– Не надо. Лучше просто сядь рядом.

Она взяла его руку. Погладила бугры костяшек и выпуклости вен. Посмотрела на него снизу вверх.

Его бритая голова с косичками казалась еще мощнее. Глаза из-под театрально густых бровей (словно они были приклеены гримером) смотрели на нее с рассеянной деловитостью.

– Володя, тебе бывает страшно?

– Почему ты спрашиваешь?

– Я вот, например, многого боюсь.

– Брось кокетничать. Не похожа ты на трусиху.

– Я не о физическом страхе.

– А о чем?

– Есть другой страх. Он, понимаешь, как бы это тебе сказать, сидит не на поверхности. А как бы гложет изнут…

Она сильно закашлялась.

– Давай я все-таки пошлю Савелия за доктором.

Кира замахала руками: не надо.

– Посиди лучше. Не бойся, не заражу.

– Хорошо.

– Можешь повернуть голову?

– Зачем?

– Ну поверни. Я прошу.

– Ладно.

Она подняла руку и тронула указательным пальцем его шрам на левом виске.

– Что ты делаешь? – отдернулся он.

– Откуда это у тебя?

– Зачем тебе?

– Просто любопытно. Это с детства? Помнишь ту боль?

– Нет.

– Жалко.

– Почему?

– Было бы лучше, если бы ты помнил.

– Ты сегодня сплошными загадками сыплешь. Я тебя не узнаю, Кира.

– Я сама себя не узнаю.

Они помолчали.

– Знаешь что? Я видела людей с таким же шрамом, как у тебя. И тоже на левом виске.

– Где?

– В городе.

– Занятно. Это твои знакомые?

– Нет, люди с улицы. Я же сказала.

Она зябко подтянула одеяло под самую шею.

– Ты у меня такая наблюдательная, – прищурился Баев.

Кира закрыла глаза. Тяжелое дыхание рывками выдергивалось из заложенного носа.

«Все-таки надо послать за врачом», – подумал Владимир Романович.

Он смотрел на нее, спящую, пять минут. Потом еще пять. Вспоминал, как полгода назад они познакомились. До банального просто, через интернет. Баев походя обругал на своем канале одного известного рок-рэпера, который заделался пламенным оппозиционером. Не со зла обругал, а скорей от досады, ибо песни музыканта Баев любил и хотел, чтобы тот писал музыку, а не хрипел на митингах про политику, в которой ни черта не понимал. Собственно, про это Баев и высказался между делом. И получил пару тысяч ругливых комментариев, один другого хлеще. Один ответец возмутил особенно: «Я хочу с вами встретиться и лично плюнуть вам в лицо. Сегодня в 8 вечера на Тверском бульваре у памятника Тимирязеву».

Он посмеялся. Но почему-то поехал. Любопытно стало, кто это такой дерзкий. Нахал подписался именем «Кира», но это мог быть кто угодно.

На всякий случай прихватив охрану, Владимир Романович отправился на Тверской бульвар. Прибыл минута в минуту. Кира уже ждала его. Баев сразу понял, что это та самая нахалка. Насупленно непримиримый взгляд, резко отлетающие волосы. Но главное – ее серые глаза. Они так потрясли его, что он махнул охране, чтобы та ехала себе, а сам в развевающемся плаще от Брандини решительно шагнул ей навстречу.

Она таки плюнула, паразитка. Никогда в жизни Владимир Романович Баев не думал, что чужая слюна, стекающая по лицу, будет такой приятной. Она остолбенела от его обезоруживающей улыбки. Очевидно, у нее был план – после акта возмездия гордо удалиться. Но его реакция спутала ей все карты. «Гад» вдруг оказался не совсем гад. К тому же принялся извиняться за свой глупый пост…

Владимир Романович оскоминно поморщился от этого воспоминания. Пожалуй, ни к чему было так унижаться. Но он словно сдурел тогда. Недаром говорят, что любовь – разновидность психической болезни.

Владимир Романович на цыпочках прокрался к двери.

– Володя, – позвала Кира странным голосом.

Баев вздрогнул.

– Спи.

– Володя, ты живешь честно? Справедливо?

Он поморщился.

– Что за дурацкий вопрос, дорогая?

– Ты не ответил.

Баев вернулся и сел, сплел пальцы.

– Что такое справедливо, по-твоему? Отвлеченная, абстрактная справедливость – это миф, дурь и прикрытие для дураков и никчем. Идеал, придуманный ничтожествами. Сама жизнь несправедлива.

– Жизнь несправедлива только потому, что ее такой делают люди.

– А если у меня есть силы и амбиции, которые выходят за пределы этой твоей «справедливости»? Я что, должен сгорбиться, съежиться, загнать самого себя в рамки жалкого зауряда? Я живу по своей совести. А что такое справедливость для всех, знать не хочу!

Кира внезапно выскочила из-под одеяла, прижалась к нему. Даже сквозь ночную рубашку он почувствовал, как она пылает.

– Кирка, ты вся горишь, – пробормотал он.

– Володя, я знаю, кто ты на самом деле.

– Что?

– Я знаю, кто вы все.

Она одними губами показала: са-я-ры.

Он посмотрел на нее так, словно увидел впервые. В ушах захлопало и зазвенело. Видно, давление резко взмыло.

– Так вот почему ты спросила про шрам, – медленно выговорил он. – Как ты узнала?

– Случайно подслушала ваше совещание.

Он быстро вышел.

«И что мне теперь с ней делать?» – в смятении подумал Владимир Романович, спускаясь по лестнице.

Запись с тарабарщиной

– Теперь глянь, что здесь на плакате.

– Артисты какие-то.

– Я не про то. Видишь грязь? Вон, на лбу у мордатого.

– Ну, грязь, Жага. Давай лучше папку с делом искать.

– Я сам решу, что надо делать, ахат расхат!

Рич ткнул в суперфон, останавливая запись. В речи этой парочки улавливался какой-то акцент. Плюс тарабарская фраза. Что это за «ахат расхат» такой?

Рич знал арабский, турецкий, курдский, еще несколько восточных языков, плюс немного китайский и мог объясниться на хинди. Но тут он пасовал. Это ахат расхат было что-то совершенно незнакомое.

Он попытался забить диковинную фразу в «Гугле». «Эта комбинация слов нигде не встречается», – выдал поисковик.

Рич пустился в размышления. Кто такие Жага и Бара? Они искали в отделе полиции дело Алины Муромцевой. Логично предположить, что эти два типа со странными именами (скорее кличками) как-то связаны с убийством.

Далее. Вся эта история крайне интересует депутата Баева. Причем настолько, что сначала он требует найти предполагаемого убийцу Илью Муромцева, а потом – проректора университета Солодовникова. Того самого, который встречался с женой Ильи.

Ладно, личное нас сейчас не волнует. Интересно другое: зачем Баев встрял в эту историю? Что ему за дело до мелкой общажной бытовухи?

Накануне Игорь Ткачев из прокуратуры скинул Ричу на электронную почту секретное досье на этого Баева. Занятный