— Глупости.

— Физиология, — с виноватым видом разводит руками Вонка.

— Подожди, ты не можешь бросить меня здесь вот так! — кричу я в панике, видя, как его рука уже скользит по дверной ручке. — Должен же быть какой-нибудь способ прекратить это! Какой-нибудь антидот! Противоядие!

— Элли, здесь только положительные эмоции — а зачем делать противоядие к положительным эмоциям? Всем известно, что лучшее противоядие от полового влечения — это половой акт. Увидимсязаужином! — выпаливает он на одном дыхании и поспешно скрывается за хлопнувшей дверью. Прекрасно. Он, конечно, мог ненароком напомнить мне о том, что я нежеланна (или вернее, иногда желанна, по случаю, после дождичка в четверг, что немногим лучше), но никогда еще не уносил ноги в таком страхе. Будь я в другом состоянии, я бы разревелась от обиды и сожгла себя самобичеванием, обнаружив в себе миллион физических изъянов, как реальных, так и мнимых. Впрочем, на это время еще найдется.

Не успеваю я гневно возопить, как дверь приоткрывается на сантиметр и сквозь крошечную щелочку вновь раздается его ликующий голос:

— Есть идея! Найди флакон со Спокойствием на второй полке снизу. Думаю, двух глотков будет достаточно, чтобы нивелировать эффект.

Я ползу на коленях к этим злосчастным полкам (слава богу, в этот раз дело обходится без хора умпа-лумпов) и действительно, спустя миг, пролетевший как вечность, нахожу там Спокойствие — оно безвкусное, цвета морской волны, а по консистенции как сгущенка. Для верности я делаю три глотка и обреченно растягиваюсь на полу, прислушиваясь к своим ощущениям. Будто голову напекло солнцем: наваливается тяжелый, удушливый измор, от которого вроде бы и клонит в сон, но в то же время сна ни в одном глазу. Телесность исчезает напрочь: будто я вышла из собственного тела, скинула его, как ненужную оболочку, и прилегла рядом.

Вонка, который вернулся, как только понял, что опасность миновала, с любопытством смотрит на меня сверху вниз. Его лицо теряет контур, размываясь перед глазами. Я щурюсь, пытаясь сконцентрироваться.

— Элли, я же ясно сказал «два глотка», а ты выпила половину флакона, — отчитывает меня он, и его голос отдает в ушах гулким «бом-бом-бом». Я усиленно моргаю, понимая, что веки — это последнее, чем я могу пошевелить.

— А видела бы ты себя сейчас со стороны! Ха-ха! Я никогда не забуду твоего лица! Такой удивительный микс стыда, похоти и испуга — жаль, что у меня не было фотоаппарата.

Ага, жаль, что ты был так занят побегом, хочу сказать я, но язык не слушается. И все-таки мне удивительно хорошо — такой зомбирующий, железный релакс где-то между жизнью и смертью, сном и явью. Мои эмоции будто окоченели вместе с телом и я сбрасываю их, как дерево сбрасывает плоды с наступлением осени. Я становлюсь крошечной песчинкой, которую несут вдаль по течению волны бытия, и тону в ощущении предопределенности происходящего. Когда начинает возвращаться чувствительность, приподнимаюсь на локтях и подзываю Вонку.

— Что такое, Элли? — он присаживается рядом на корточки. — Тебе нехорошо?

— Я жду ребенка, — тихо говорю я. И спокойствие: удивительное, размеренное спокойствие, которого я никогда не знала, не оставляет меня. Все будет так, как должно быть.

========== Часть 27 ==========

Пауза. Нарочитая, натянутая, предсказуемая, она не заставляет себя долго ждать. Во что, как ни в паузу, должно было вылиться это признание? С тех пор как моя жизнь превратилась в оперетку, истинные чувства так плотно сплелись с театральщиной, что их не разделит и хирургический скальпель. А что я хотела? Изнанка высокого всегда немного комична, и там, где есть страсти, найдется место и для толики фарса.

— Я беременна, — повторяю я, предваряя вопросы Вонки из серии «какого ребенка?» и «откуда ждешь?», и протягиваю ему пузырек со Спокойствием, который все еще сжимаю в руке. Впрочем, напрасно. Спокойствие Вонки и без того напоминает гипнотический транс. Даже зрачки не шевелятся.

Потом, точно по щелчку пальцев, он моргает, машинально забирает у меня из рук флакон и, не сводя с меня глаз, ставит его на место. Я замечаю, что, как и прежде, в расстояниях между пузырьками полная симметрия. Если бы не три глотка Спокойствия, я бы вряд ли обратила на это внимание, потерявшись в джунглях собственных эмоций, но теперь мой мозг работает с точностью вычислительной машины. Ну чем моя жизнь не водевиль? Сейчас поворотный момент всей моей истории, а я ничего не чувствую. Абсолютно ничего.

— Любопытно, — наконец тихо говорит Вонка тоном, который дает мне повод думать, что в плане отсутствия чувств я здесь не единственная. — Весьма любопытно.

Он опускается коленями на пол, поджав под себя ноги. Его лицо непроницаемо, бескровно, а движения аккуратные и плавные. Это поначалу вводит меня в заблуждение, но почти сразу я замечаю, как под одеждой его колотит медленная, едва сдерживаемая дрожь.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, и мой вопрос кажется мне глупым, но я просто не знаю, что еще сказать. Что бы я сделала, если бы не эти три глотка? Замкнулась бы в себе, убежала, заплакала? Уж конечно, я бы не стала его слушать. Вернее, может, и выслушала бы, но не услышала. Но ведь это и есть самое главное. Слова лживы. Они могут быть жестоки, когда сердце болит, равнодушны, когда оно негодует, бесстрастны, когда плачет. Но если слушать между слов, если слушать то, о чем говорит душа, то не будет раздражения, осуждения, недоверия. Останется лишь понимание, принятие и любовь. Так и получается, что слушать — это единственный способ преодолеть отчужденность. Слушать — секрет любых счастливых отношений.

— Я не в порядке, Элизабет. Я решительно и безоговорочно не в порядке, — отчеканивает Вонка, и это хороший знак. Это говорит о том, что он взял себя в руки. — Обстановка — неподходящая, тон — будничный, одежда — не по случаю, — он по одному загибает пальцы левой руки. — Ты просто ошарашила меня, Элли. Выбила почву из под ног. Ну кто так делает?! Разве стоило выжидать полтора месяца, чтобы сказать об этом вот так: бросить невзначай без всякого намека на торжественность? Я разочарован, — и в финале он обиженно складывает руки на груди.

По законам мультипликационного жанра, персонажи периодически должны получать наковальней или роялем по голове. Обычно никто не задается вопросом о природе летающих предметов. Ну мало ли откуда взялся рояль в небе? Главное, что упал он на правильную голову.

До этого момента мне казалось,