— В заложниках? — поставив локти на стол, управляющая дежурно улыбается, переплетая пальцы. — Боюсь, это вы отнимаете мое рабочее время. Я не удерживаю вас в кабинете насильно. Если вы хотите поставить точку уже сейчас, то не мне этому препятствовать. Я лишь пытаюсь объяснить вам, почему то, о чем вы просите, невозможно.

— Вот и славненько! — поднимается на ноги Вонка. — Так сколько, вы говорите?

— Сколько чего?

— Того, что вы попросите через несколько часов, когда решите, что у нас не осталось сил слушать эту чехарду, — говорит Вонка, активно обыгрывая каждое слово мимическими мышцами, прямо как персонаж фильма «Маска». — Поэтому давайте перескочим через эту затянутую и, между нами, абсолютно лишнюю главную часть и перейдем сразу к эффектному финалу — а то я, знаете ли, совсем не планировал задерживаться. Ну нисколечко. Дела зовут, дела не дремлют!

— Я вас не понимаю. Что мне, по-вашему, нужно?

— О! А знаете, неплохо. Совсем не плохо. На восемь из десяти потянет точно. Но позвольте дать вам совет: звучало бы достовернее, подними вы брови, чтобы изобразить удивление. Все-таки удивление — одна из шести эмоций, которые человек не в состоянии контролировать. Обязательно порепетируйте дома перед зеркалом, а сейчас можете посмотреть на меня — вот, в профиль вам видно? А, или вот, лучше на мою жену — видите этот естественный изгиб бровей? Спасибо за иллюстрацию, Элизабет, можно больше не стоять с шокированным видом.

Пока я панически думаю, как же вырулить из сложившейся ситуации, чувствуя, как меня бросает в холодный пот, мисс Андерсон молча тянется к кнопке вызова охраны.

— Вам нужны зеленые бумажки, — так медленно отчеканивает Вонка, точно имеет дело со слабоумной. — Такие, знаете… — он щурится, поднимая указательный палец, — …с цифрами.

Поздно. Вашему вниманию фильм «Непристойное предложение», часть вторая. Впервые за двадцать пять лет порядочной жизни я стала соучастницей преступления. Немой и, как правильно заметил магнат, шокированной.

— Зеленые бумажки с цифрами? — совершенно обезличенным голосом воспроизводит мисс Андерсон, так что и не понять, усмехается она или уже загадывает желаемую сумму. Слава богу, кажется, праведный гнев ее не раздирает. Да и на кнопку вызова охраны она так и не нажала, оставив безжизненную желтоватую ладонь на краю столешницы.

Вонка закатывает глаза:

— Червонцы, шкаренки, капуста — ничего не напоминает, нет? Бабки, тугрики, шайбы, шелестуха, фити-мити, шуршалки…

— Только благодаря моей глубокой симпатии к вам обоим, я сделаю вид, что этого не слышала, — решительно обрывает поток синонимов управляющая. — Девочка должна быть здесь в течение завтрашнего дня. Если ее не будет, ожидайте ордера и повестки. Заметьте, здесь я тоже иду на компромисс, давая вам возможность объяснить ей ситуацию и попрощаться.

Если она и держала в руках клубок, то сейчас, щелкнув раствором ножниц, перерезала последнюю нитку. Нет таких слов, которые смогли бы воскресить безвременно умерший диалог, а если бы и были, уже сгорели бы в пламени моего стыда. Как знать, что было бы, стой мы на своем до последнего, мужественно снося физическое неудобство стульев и психологический гнет мисс Андерсон. Возможно, упорство сыграло бы нам на руку. Ведь что может быть обиднее того, как глупо мы сошли с дистанции в самом начале? Точно боролись не за ребенка, а за второсортный конкурсный приз.

Но у Вонки иное мнение на этот счет:

— По-моему, эта жуткая женщина просто получает удовольствие от того, когда говорит людям «нет», — бодрым учительским тоном вещает он, стуча по камням тросточкой, когда мы спускаемся по аллее. — И чтобы почаще говорить «нет», она заставляет «нет» звучать как «да». А раз сказать «нет» ее самоцель, она бы и Цицерону отказала.

— Мне кажется, она была готова пойти нам навстречу… — тихо говорю я.

— Элли, прекрати, — морщится Вонка. — Ты вообще видела ее кабинет?

— Какое это имеет значение?

— Прямейшее. На работе человек проводит большую часть времени. Поэтому недаром говорят, что если хочешь найти истинное зеркало души человека, нечего пялиться в его зрачки — лучше сходи посмотреть на его рабочее место.

— Ты это только что выдумал. И что же о душе мисс Андерсон тебе сказал ее кабинет?

— Лишь то, что никакой души у нее быть не может. А ты чего нос повесила-то? Знаешь главное правило жизни? Если чего-то очень хочется, это можно себе позволить. А знаешь главное исключение из этого правила? Сдаваться нельзя. Даже если отчаянно хочется. Это противопоказано при любых обстоятельствах. Аксиома, с которой надо смириться, и ничего тут не поделаешь, Элли, — он картинно разводит руками в стороны. — Будем искать другие варианты.

— Обнадеживает, — грустно улыбаюсь я.

— Ага. Советую тебе как следует обнадежиться.

— Так не говорят «обнадежиться».

— Еще как говорят. Повсеместно. И кстати, про кабинет как отражение души тоже всем известно. Стоит иногда выключать режим учителя, не то характер станет совсем несносным.

— Что значит «совсем»? — наигранно возмущаюсь я, чувствуя, как ко мне медленно возвращается хорошее расположение духа. — У меня ангельский характер.

— Ага, — усмехается Вонка. — Найди второго человека, который считает также.

Продолжая шутливую перепалку с ним до самого дома, я впервые ловлю себя на том, что серьезное препятствие не выбило меня из колеи. Да, я чувствую досаду, но не горе, а главное, меня до краев переполняет вера в то, что вместе с Шарлоттой и Бакетами мы обязательно что-нибудь придумаем. Я больше не одна против всего мира. Я — часть целого.

========== Часть 29 ==========

Если бы я только знала, чего хочу на самом деле, я бы никогда не смотрела телевизор. Не включала бы его даже для фона. Не искала бы в развлечениях лекарство от скуки.

Если бы в моих руках оказалась лампа Аладдина, я бы пожелала научиться желать. Я бы пожелала себе внутреннего огня, который бросил бы свет на мое существование, наполнил бы его смыслом, помог бы сквозь пелену грез разглядеть реальные цели и проложить к ним дорогу.

Если бы я только горела внутри, я бы вставала с восходом и проживала каждое мгновение осознанно. Я бы читала чуть меньше и жила чуть больше. Я была бы как Вонка, который работает настолько увлеченно, что не успевает следить за сменой времени суток. Да, я бы мечтала быть такой, как он или как Франческа. Жить мечтой, а не грезить наяву. Но я словно свеча, в которую забыли вставить фитиль.

И сейчас, когда я слышу рев телевизионных динамиков, мне хочется схватить стул за задние ножки и бросить его в экран. Так, чтобы он вспыхнул, а осколки засыпали ковер.

Чтобы тишина