в докладе Николаю II в 1900 г. советовал примириться с усилением военной мощи Германии: «Своих естественных границ Россия достигла: Восточная Пруссия и Галиция в случае их присоединения к империи явились бы „восточноевропейской Эльзас-Лотарингией“». Правящая бюрократия России пришла к мнению, что задача состоит в «сохранении уже достигнутых Россией пределов, без расширения таковых». Геостратегическое положение России имело положительные черты (на востоке соседство с полуколониальными и зависимыми странами) и отрицательные: соприкосновение с потенциальными противниками – Германией и Австро-Венгрией – и отсутствие на западе серьезных естественных преград при наличии протяженной сухопутной границы[47]. Несмотря на зигзаги внешней политики, империя проявляла стратегический интерес к сопредельным территориям Германии и Австро-Венгрии, центральные державы – к сопредельным территориям России.

В отношении Восточной Галиции власти и общество России мотивировали заинтересованность стремлением «опереться на Карпаты» и тем, что часть галицких русин отождествляла себя с русскими и выступала за единство восточных славян. Российский посол в Вене М. Н. Гирс напомнил в письме от 8 февраля 1912 г. Сазонову, что после присоединения к Австрии Восточная Галиция «в официальных бумагах называлась Rot Russland [Червонная Русь – В. З.], а население – russisch… Ныне австрийское правительство отрицает… существование русского племени в Галиции». По мнению посла, предоставление Галиции в 1861 г. автономии привело к тому, что фактически землей управляют местные поляки, которые провоцируют антироссийские настроения в среде русин[48]. Сазонов позднее говорил: «В Галиции на присылаемые из Берлина деньги искусственно поддерживалось так называемое украинское движение с целью внести его в самое сердце единого русского народа»[49].

25 августа 1912 г. члены польских партий, стремившихся к независимости Польши, создали в Закопане Польский войсковой скарб [военная казна (польск.) – В. З.]. Скарб подготовил в Галиции к вторжению в Россию корпус волонтеров в 12 тысяч человек, которые были вооружены и обучены при помощи военных властей Австрии. За год поляки Австрии и США собрали 172 тыс. рублей, но поляки России и Пруссии «поскупились»[50]. Полковник Генштаба Самойло писал 26 февраля 1914 г. вице-директору канцелярии МИДа Н. А. Базили: «…имею честь препроводить полученные в Главном Управлении Генштаба агентурным путем… сведения о выработанном австрийским Генштабом проекте организации польских Вооруженных Сил»[51].

В России возобладало мнение, что понятие «украинец» ввели власти Австро-Венгрии для обозначения противников России, поскольку составлявшие единый этнос русины отличались конфессиональной принадлежностью и национально-политической ориентацией: православные карпаторусы и униаты-москвофилы – за Россию, а униаты-украинцы – за Австрию. Отечественные историки считают: политика австрийских властей способствовала превращению Восточной Галиции в «украинский Пьемонт»[52]. Национальное размежевание в Восточной Галиции было возможно, но представляло трудности, особенно на границе с Западной Галицией – в районе реки Сан, Перемышля и Ярослава [ныне Польша. – В. З.], а также на западе Прикарпатской Руси. Львов же образовал «на русской территории польский остров»[53].

Видение проблем ЦВЕ российскими либеральными и правоцентристскими политическими партиями отличалось в предвоенный период, по сравнению с взглядами МИДа, большей радикальностью и определенным единодушием. «Исправление» существовавших границ России допускали кадеты и октябристы. Националисты требовали разрешения галицийского вопроса и естественных границ на Балтике – устье Немана[54]. Крайне правые считали, что расширение империи за счет Австро-Венгрии и Германии усилит в России центробежные силы. Член Государственного совета П. Н. Дурновó в феврале 1914 г. писал Николаю II: «…что может дать нам победа над Германией? Познань, Восточную Пруссию? Но зачем нам эти области, густо населенные поляками, когда и с русскими поляками не так легко управляться?.. Совершенно то же и в отношении Галиции»[55].

Со своей стороны, поляки, наученные горьким опытом неудачных мятежей, с конца XIX столетия выбрали путь «органической работы» и сотрудничества с российскими властями в надежде на постепенное повышение статуса Царства Польского в составе Российской империи. Это обстоятельство позволяло многим российским политикам надеяться на возможность нормализовать отношения между русским и польским народами.

Сазонов писал: «После Венского конгресса началось для России тревожное столетие, полное не прекращавшихся между ней и поляками недоразумений, споров, взаимных обвинений и острой вражды, принявшей вскоре форму вооруженных восстаний, которая отличалась с обеих сторон одинаковым ожесточением и едва не втянула Россию в международные осложнения. После подавления последнего из этих дорого нам стоивших восстаний наступила пора затишья. Будучи разумно использовано, это время могло бы дать благоприятные результаты для улучшения взаимных отношений русского и польского народов»[56].

Отдельно министр останавливался на судьбе пограничных территорий Малой и Белой Руси, которые не раз становились предметом спора между русскими и поляками. Не подвергая никакому сомнению принадлежность России губерний Западного и Юго-Западного края, Сазонов выражал сожаление, что на протяжении десятилетий они управлялись на тех же основаниях, что и польские губернии, без всякого уважения к местным особенностям и историческим традициям. Опора русского правительства на «польский консервативный элемент» в крае, вошедшая в привычку на протяжении первой половины XIX в., никак не отвечала задачам по восстановлению здесь Россией своих национальных исторических прав. С точки зрения русских национальных интересов, отмечал дипломат, «было бы безрассудно и преступно подвергать Белоруссию и Украину, более древние русские земли, чем их колония – Восточная Русь или Великороссия, риску ополячения»[57].

Сазонов предлагал Николаю II идти на уступки в польском вопросе: дипломатические источники и военная разведка обнаружили, что «в связи с Балканскими событиями [Балканские войны 1912–1913 гг. – В. З.]… в Австро-Венгрии стремились использовать враждебное к России отношение поляков, которые за невозможностью восстановить свою былую независимость, нашли в одной только Двуединой монархии условия существования… их удовлетворяющие… поляки, при услужливой помощи со стороны последней, стали готовиться к тому, чтобы, пополняя ряды австрийских войск, создать нам одновременно новые затруднения поднятием мятежа в наших польских губерниях в случае, если бы возгорелась война. Такому обороту дела отчасти способствовало заметное среди поляков раздражение, вызванное некоторыми мероприятиями Русской Правительственной власти», надо «стараться в пределах возможного показывать польским подданным… что их нужды находят обеспечение не в одной Австро-Венгрии». Желательно, «чтобы Государственный Совет отнесся к поступающему на его обсуждение предмету с достаточной широтой взгляда»[58].

Несколько позже Сазонов писал царю: «Рассматривая польский вопрос в связи с нашими отношениями с обеими соседними германскими Империями, нельзя не признать… чтобы поляки ясно отдавали себе отчет, насколько определенно отношение к ним Русского Правительства… Новые течения… в австро-венгерской политике по национальным вопросам побуждают меня к мысли, что для нас настало время пересмотреть вопрос о том, в какой мере могут быть постепенно удовлетворены разумные желания польского общества в области самоуправления, языка, школы и церкви, с тем чтобы одобренные ВАШИМ