Шрифт:
Закладка:
Комната, гдѣ сидѣли братъ съ сестрой, была перегорожена ширмами. За ними виднѣлась бѣлая кроватка съ пологомъ, въ углу кіотъ съ лампадой, а въ простѣнкѣ, между окнами, небольшой туалетъ розоваго дерева; на немъ горѣла свѣча.
— За что же она на тебя взъѣлась? — сказалъ Борисъ, цѣлуя сестру въ голову.
— Это все та… толстая, — отвѣчала Маша, немного успокоившись. — Я сидѣла, училась; она мнѣ говоритъ: «ступайте къ grand maman, она проснулась, поцѣлуйте у ней ручку»; а я не пошла, мнѣ дочитать хотѣлось… да и зачѣмъ я пойду къ бабушкѣ? — Ребенокъ произнесъ эти слова съ такимъ выраженіемъ, что Борисъ нѣсколько времени, и довольно внимательно, смотрѣлъ на нее.
— Ну, толстая и накинулась на меня; тутъ пришла бабушка… Я ее ничѣмъ не обижала, а она закричала: «проси прощенья». Въ чемъ бы я стала прощенья просить, скажи ты мнѣ, Боря?
— И не проси, Маша, если чувствуешь, что невиновата, — проговорилъ онъ.
— А что папа?
— Она его растревожила.
— Очень, Боринька, очень?
— Очень, голубчикъ.
Произошло молчаніе. Дѣвочка, сидя на колѣняхъ брата, опустила головку и локоны покрыли совсѣмъ ея свѣтлое личико.
Чрезъ минуту она встряхнула ими и, обнявъ опять Бориса, тихо проговорила:
— Я попрошу у ней прощенья: она папѣ покою не дастъ… Нужно, Боря, это сдѣлать… — И скорбный, совсѣмъ не дѣтскій, вздохъ вырвался изъ груди ребенка.
— Вотъ ты у меня-какая! — сказалъ Борисъ: — ты лучше меня.
— Пойдемъ туда, внизъ, Боринька, къ папѣ. Я съ «имъ прощусь, онъ увидитъ… ему легче будетъ.
Дѣвочка встала и взяла за руку брата. Стоя она была также изящна. На ней надѣто было темненькое шерстяное платье, подпоясанное кожанымъ кушакомъ, и бѣлый воротничокъ.
— Пойдемъ, — повторила она и повела Бориса на лѣстницу.
— Погоди, голубчикъ, — отвѣтилъ ей братъ, отворяя дверь въ свою комнату: — я скажу только Мироновнѣ, чтобы она потушила у меня огонь.
— Мироновна! — крикнулъ онъ: — погаси свѣчку, я внизъ иду.
Старушка показалась въ дверяхъ.
— Куда опять, долговязый? — проговорила она, щурясь и улыбаясь.
— Да я опять внизъ, Мироновна. Ты, пожалуй, заснешь, свѣча нагоритъ.
— Ну, ужъ и засну! Ты-то, вотъ, самъ спать гораздъ, не добудишься въ немназію. — Съ послѣдними словами она обратилась къ Машѣ.
Дѣвочка весело взглянула на нее.
— Экіе вы оба пригожіе! — замѣтила Мироонзиа, какъ бы про себя — всѣ въ маменьку. Что, мамзель-то больно васъ муштруетъ, барышня?
Маша тряхнула локонами и необыкновенно-кротко в наивно отвѣчала: «муштруетъ».
— Колбаса, — проговорила старуха и, повернувшись, прибавила: — идите съ Богомъ, съ папенькой проститесь.
Маша, держась за руку брата, тихо и задумчиво спускалась съ лѣстницы.
— А вотъ у меня не было няни, — сказала она-вслухъ. Дѣвочка произнесла это не какъ упрекъ, а спокойно, точно вдумываясь грустною думой въ свою дѣтскую жизнь.
Борису сдѣлалось холодно отъ этихъ словъ. И вдругъ онъ взялъ сестру на руки и, покрывая поцѣлуями, повторялъ, спускаясь внизъ: «Маша моя добрая, Маша моя безцѣнная!»
Въ бильярдной никого не было, когда Борисъ и Маша вошли туда. Они приблизились на цыпочкахъ къ дверямъ-спальни, и Борисъ тихонько отворилъ.
Больной лежалъ уже въ кровати, на боку, подложивъ-лѣвую руку подъ маленькую подушечку. Взглядъ его неподвижно устремленъ былъ на ручку двери. Положеніе всего тѣла было такъ мертвенно-спокойно, что можно было принять его за спящаго съ открытыми глазами.
Въ креслѣ помѣщался сѣрый господинъ, въ сухой, жесткой позѣ; у печки, въ углу, стояла бабинька. Фигура Амаліи Христофоровны виднѣлась изъ-за темнаго бюро…
Маша взглянула торопливо изъ-подъ длинныхъ рѣсницъ на бабушку и подошла къ кровати. Лицо больнаго просвѣтлѣло; онъ пошевельнулся и протянулъ руку. Дѣвочка поцѣловала, и видно было, что ей хотѣлось нѣжно обнять отца, но она не смѣла.
— Ты на меня не сердишься, папа? — прошептала она, уткнувъ головку въ уголъ подушки.
Больной ничего не отвѣчалъ и опустилъ глаза.
— Я попрошу прощенья, — прибавила Маша, и смѣло-подошла къ бабушкѣ.
Та вся съежилась и завернулась, почему-то, въ свою-кацавейку.
— Простите меня, бабушка, — проговорила дѣвочка спокойнымъ, почти безстрастнымъ голосомъ.
Бабушка съ кошачьей ужимкой наклонилась впередъ и просунула въ рукавъ свою желтую руку съ кривыми, цѣпкими пальцами.
— Ты не стоишь, — прошептала она — чтобъ тебя прощали. Скверныхъ дѣвчонокъ сѣкутъ… — Старуха недоговорила…
Маша уставила на нее глубокій и смѣлый взглядъ. Амалія Христофоровна выступила изъ-за бюро, и рябое-лицо этой особы злобно смотрѣло на дѣвочку. Бабинька сунула Машѣ руку, и та беззвучно приложилась къ ней. Вся эта сцена отразилась на больномъ. Онъ съ дѣтской боязнью слѣдилъ за выраженіемъ лица матери, и когда Маша поцѣловала ея руку, продолжительно вздохнулъ. Маша бросилась къ нему отъ бабушки, и на этотъ разъ обвила его шею и нѣсколько разъ поцѣловала.
— Славная ты у меня… — прошепталъ больной. Ему еще что-то хотѣлось сказать, но онъ отъ слабости опустился на подушки.
Бабинька подскочила къ кровати и, схвативъ Машу за рукавъ, отдернула ее.
— Оставь… папеньку тревожишь… ступай на верхъ. Амалія Христофоровна, уведите ее. Николинькѣ почивать нужно. — Старуха посмотрѣла искоса на всѣхъ и особенно ѣдко на внука.
Борисъ стоялъ, облокотясь на бюро; руки его сложены были на груди. Онъ смотрѣлъ на сцену между Машей и бабинькой и, когда Маша приложилась къ рукѣ старухи, онъ вздрогнулъ. Амалія Христофоровна двинулась впередъ; «о прежде нежели она подошла къ Машѣ, та поцѣловала «ще разъ отца въ плечо, обернулась къ Борису и сказала «му полушепотомъ: «пойдемъ на-верхъ, Боря».
Борисъ взялъ Машу за обѣ руки, нагнулся и смотрѣлъ на нее.
Сѣдой господинъ всталъ съ кресла. Бабинька обратила жъ нему свои подслѣповатые глазки.
— Чрезъ два часа? — проговорила она.
— Да, по столовой, — отвѣчалъ онъ ежовымъ семинарскимъ тономъ и, взглянувъ на больнаго, прибавилъ жестко, съ какой-то скверной усмѣшкой: —Спите, да на «пину не ложитесь, а микстурку-то поакуратнѣе…
Больной не шевельнулся и лежалъ съ закрытыми глазами.
Сѣрый господинъ направился къ двери. Бабинька пошла за нимъ и, проходя, сказала внуку:
— Проститесь съ отцомъ. Его нужно оставить. Амалія Христофоровна, уведите же дѣвочку.
Нѣмка взяла Машу за руку.
— Я приду, Машенька, — сказалъ сестрѣ Борисъ и поцѣловалъ ее въ одинъ изъ длинныхъ локоновъ.
Дѣвочка, уходя изъ спальни, еще разъ взглянула на больнаго и, отнявъ руку отъ гувернантки, кивнула головой брату. Тихо, какъ-бы нехотя, вышла она изъ комнаты.
Больной былъ въ забытьи. Борисъ приблизился къ кровати, поправилъ одѣяло и, сложивъ опять руки на груди, простоялъ
