Потом я материализовал катушку с длинным тросом. Оставив его конец на мраморном полу, я отправился вперед, разматывая катушку. Вскоре я пришел к брошенному концу с другой стороны, поднял его, натянул над полом, помахал рукой самому себе впереди и, как следует натянув конец, привязал его к катушке, которая осталась висеть на тросе в метре над полом, когда я отошел в сторону. Я щелкнул пальцами, и катушка исчезла за ненадобностью. Теперь у меня был опоясывающий эту субреальность меридиан, а единственный узел на нем я буду считать северным полюсом. Как в предыдущей субреальности я убедился, что ориентирование в пространстве становится проще, если определиться, где в нем верх, а где низ, так и здесь мое привыкшее к порядку сознание требовало наличия системы координат. Убедившись, что трос висит в воздухе, привязанный к самому себе, и не падает, я довольно потёр ладоши. Вот только что мне теперь с этим делать?

Повернувшись спиной к моему «северному полюсу», я отправился прямо, считая шаги. Чуть меньше тысячи шагов понадобилось, чтобы вернуться к нему с другой стороны. Вот и всё. Совсем небольшая субреальность, которая показалась мне на первый взгляд совсем непримечательной для того, чтобы искусственный интеллект нейронета поместил ее в Улей. И, похоже, я застрял в ней надолго.

Здесь не было смены дня и ночи, а мое безупречное внутреннее чувство времени дало сбой, и я не знал, как долго я здесь нахожусь. Часы, дни, недели? Время здесь словно тоже двигалось по кругу, как и я, когда пытался идти по прямой. Я потерял надежду выбраться из этого замкнутого пространства, и мне лишь оставалось надеяться, что рано или поздно создатель субреальности, которая стала моей тюрьмой, появится и освободит меня. А может, Джонатан спасет меня в реальном мире, и я тут же выберусь отсюда? По крайней мере, хотелось в это верить.

Свое время я решил потратить на эксперименты с нейронетом. У меня легко получалось материализовывать любые предметы, которые я видел ранее в реальной жизни, или хотя бы приближенно представлял их себе, но сейчас я хотел попробовать материализовать какое-нибудь живое существо. Я все чаще думал, что каким-то неосознанным образом мне это уже удалось с Лизой, которая, по всей видимости, была отражением в нейронете моей реальной дочери. Но сейчас я хотел сделать это намеренно и сознательно.

Начать нужно с чего-то простого. Я представил гусеницу, которая ползет по моей руке. Получилось не сразу, мне понадобилось представлять ее все подробнее и подробнее, до мельчайших деталей, прежде чем в темноте проступили первые неясные очертания. Великовата! Вот, так в самый раз! О, она уже шевелится! Получилось!

Гусеница поползла по моей ладони, ненадолго задумалась на развилке между указательным и средним пальцем, после чего выбрала первый, медленно доползла до его кончика и остановилась, перебирая усиками. Дальше пути не было. Вскоре она замерла, словно окаменела на кончике моего указательного пальца, и все мои попытки расшевелить ее ни к чему не привели. Нет, так дело не пойдет!

В чем же проблема? Я представлял гусеницу довольно подробно, но вместо нее получился словно какой-то поврежденный робот, который выполнил свою программу и выключился. Что здесь пошло не так? Может, дело в том, что настоящие гусеницы обычно ползают по листьям, едят их, потом подрастают и превращаются в куколок, из которых вылупляются бабочки, а я всего лишь представлял какую-то абстрактную гусеницу, которая бесцельно ползет по прямой? Зачем ползет? И что с ней станет, когда она доползет до конца? Видимо, в нейронете не было ответа на эти вопросы, и когда моя гусеница доползла до конца своего пути, она выполнила поставленную мною цель и потеряла свой «смысл жизни».

Верно ли мое предположение? Я начал творить еще одну гусеницу, представляя ее цель — превратиться в прекрасную бабочку и улететь далеко-далеко. Я старался мысленно упорядочить все мои знания о гусеницах и бабочках и тщательно продумать то, как она будет жить в этом странном мире. Наверное, потребность в пище лучше убрать, иначе придется придумывать для нее еще и дерево! Что еще? Я продумывал многочисленные мелкие детали, не забывая об основной цели моего творения. Вскоре еще одна гусеница появилась у меня на ладони. Я материализовал в другой руке кусочек проволоки, свернул из него идеально ровное кольцо, чего никогда не смог бы сделать, если бы использовал силу рук, а не фантазии, и пересадил гусеницу на это кольцо, оставив его висеть в воздухе. Сила тяжести здесь присутствовала, но обойти ее было не сложно, при желании я мог летать над поверхностью без каких-либо специальных приспособлений, но все равно не мог покинуть словно ограниченное невидимой стеной пространство этой субреальности.

Гусеница ползала по кольцу то в одну, то в другую сторону, шевелила усиками, сворачивалась в клубок и вела себя так, словно она была самой настоящей. Я наблюдал за ней долгое время и убедился, что в окаменелость она превращаться не собирается, а меня можно поздравить с успешным созданием в нейронете живого существа. Правда, поздравлять было некому.

Странно, что в этой субреальности до сих пор не появился ни один реал. Я не встретил ни создателя этих мраморных полей, ни какого-нибудь другого заблудившегося на них человека Может быть, эта субреальность — что-то вроде одиночной камеры, куда меня отправил разозлившийся творец из мира светящихся разноцветных пятен?

А может, это был не сон? Что, если самолет Эдика с Лизой на борту действительно разбился, Лиза погибла, я в ярости напал на Эдика и Птицу, считая их виноватыми в смерти Лизы, хозяин первой субреальности Улья изгнал меня за это, я провалился в пропасть, где встретил Даниэля Аллена, после чего перенесся назад во времени и в субреальности и спас Лизу? Путешествия во времени невозможны только в объективной реальности, но кто сказал, что что-то невозможное есть здесь? Может, мы настолько привыкли к тому, что время необратимо течет в одном направлении, что даже наша фантазия не позволяет выйти за эти рамки здесь, где дозволено всё, что ты способен себе представить? Улей устроен не так, как остальные субреальности, значит и время здесь может идти каким-то другим способом, и этот способ мог быть понятен изгнавшему меня из своего мира реалу, который не забыл мои ошибки, несмотря на то, что их не произошло. Этот мир может свести с ума кого угодно!

Устав от бесконечных размышлений, я создал себе простую кровать на мраморном полу и уснул на ней. К счастью, в этот раз ночные кошмары меня не преследовали.

Когда я проснулся, я чувствовал неприятные ощущения в груди. На моей одежде и на кровати были пятна крови. У Джонатана оставалось все меньше времени на мое спасение, а я безнадежно застрял в скучном мире огня и мраморной плитки. Усилием воли я удалил кровь, дематериализовал кровать и осмотрелся в надежде, что что-нибудь изменилось.

За время моего сна никого не появилось. Мой «меридиан» висел там же, где я его оставил. Гусеница, которая по-прежнему находилась на парящем в воздухе проволочном кольце, не двигалась. Снова что-то не так? Приглядевшись, я понял, что все в порядке: приклеившись к проволоке, моя гусеница превратилась в куколку. Скоро она выполнит свое предназначение.

Выходит, у любого живого существа, создаваемого фантазией пользователя нейронета, должно быть какое-то предназначение, а единственной целью существования придумков является его исполнение? Я, конечно, мог ошибиться в этом, но пока я не продумал тщательно «смысл жизни» гусеницы, мне не удавалось полноценно оживить ее. Верно ли это для других существ, населяющих субреальности? Верно ли это для тех из них, кто обладает разумом? В чем цель Лизы, и исчезнет ли она, когда эту цель выполнит? Не так давно я думал, что между сознанием придумка и реала нет никакой разницы,