– С чего вы взяли, что он пропал?

– Так уже три поста не лайкнул.

– Может ваши посты – дерьмо?

– Да нет! Анекдот и две угарные фотки.

– Не баяны?

– Неее, уже по двадцать лайков, а его все нет.

– Странно… А в личку писали?

– Да, молчит.

– А сам постит?

– Нет! Уже три часа ни лайка, ни репоста.

– Я понял. Диктуйте адрес, наряд выезжает.

Так что, Серый, тебя уже ищут все, включая Интерпол. Возможно, с собаками.

Узники долго смеялись, хохотал и Алтунин. Но одним смехом сыт не будешь – урчание живота следовало заглушить. Парень открыл банку, понюхал содержимое и, поддев крохотный кусочек черенком ложки, поднес его ко рту. Тугой рвотный ком, обдирая внутренности и перекрывая дыхание, покатился к выходу. К счастью, блевать было нечем. Желудок был совершенно пуст.

Мажор поставил баночку на пол. «Кис-кис-кис!» – позвал он кота, трущегося о ноги Джураева. Два раза повторять не пришлось. В доли секунды Обама оказался рядом с лакомством. Пировал он недолго. Спустя несколько мгновений в жестянку вставил свой нос Злыдень, спрыгнувший с плеча Паштета.

– Мог бы вначале мне предложить, – раздался обиженный голос Владика.

– Извиняюсь, не догадался, – смутился молодой человек, пытаясь намазать джемом свой ломтик хлеба. – Как вы его едите? Это же – глина! Ни проглотить, ни сухарей насушить, ни гренки поджарить.

– Пашка из этой глины фигурки лепит: слоников, лягушек, птичек, а однажды, смеха ради, изготовил пистолет ТТ в натуральную величину. Если заготовку покрасить гуталином, от настоящего не отличишь.

– …из хлеба вылепили дуру[30] Пугать салагу из ВОХРы, – запел Тетух голосом Гарика Кричевского. – А чем я хуже вождя мирового пролетариата?

По реакции Мажора было видно, что он не понимает, о чем идет речь.

– Эээх, молодежь! – осуждающе покачал головой белорус. – Вы книги-газеты читаете?

– Не-а, мы ходим в Интернет! – детским голосом пропищал Алтунин.

– Интернетом задницу не подотрешь, – глубокомысленно заметил Паштет. – «Книга – не только источник знаний, но и надежный друг, способный оказать помощь в трудные моменты жизни», – писал Алексей Максимович. Ты Горького-то читал?

– Ниасилил, многа букафф, – соорудил Мажор идиотскую улыбку.

– Лень-матушка, – поставил диагноз опер.

– Не лень, а прокрастинация, – продолжал тот троллить «стариков». – Звучит трендово и солидно.

Парень цинично улыбался. К пожилым людям он относился не всегда с уважением, но, как минимум, со снисхождением, потому как был уверен: старость – это такое время жизни, когда вы знаете ответы на все вопросы, но об этом вас уже никто не спрашивает.

– Историю своей страны надо знать, – продолжал морализировать обуреваемый классовой ненавистью Бурак. – Владимир Ильич в тюрьме из мякиша хлеба делал маленькие чернильницы, наливал туда молоко и между строк легальных писем строчил этими «чернилами» статьи для большевистских газет. Как только раздавалось щелканье дверного замка, вождь моментально съедал чернильницу, и надсмотрщик ни о чем не догадывался…

В это время у жестянки с кошачьим кормом происходила немая битва: то крысак отбросит кота от кормушки, то кот крысака.

– Вот марамои! Особенно Обама, – ударил Тетух ложкой по столу. – Эта наглая тварь вообще забыла, с какой целью к нам прикомандирована. Если б не Злыдень, пасюки до сих пор бы у нас столовались.

Услышав клички животных, Мажор едва не свалился с табурета. «Прикольные деды, – подумал он. – Будь здесь сносные бытовые условия, я бы потусил с ними недельку-другую».

Обама тем временем ухватил из банки последний кусок и рванул прочь. Злыдень – за ним. Спасаясь от преследователя, кот с разбегу угодил в тазик с клеем, оставленный Владиком на полу. Раздался дикий визг. Все бросились спасать животное, но процесс этот оказался весьма трудоемким. Сначала кота мыли горячей водой под краном, втирая в шерсть жидкое мыло. Затем смазывали кожу бедняги подсолнечным маслом. Крик прекратился, но ненадолго. Длинная пушистая шерсть сбилась в колтуны и топорщилась «иголками», как у дикобраза. Обама орал, извивался и шипел. Боль доставляла ему невыносимые страдания, а клей все не отмывался. В конце концов, приняли решение стричь шкодника, возможно, наголо. В ход пошли единственные ножницы узников. Были они не особо острыми, поэтому щипали. К тому же, в панике было трудно разобрать, где кончается шерсть и начинается кожа.

Кот скалил зубы и дыбился, Владик с батюшкой его крепко держали, Паштет стриг. Устроившись на верхних нарах, Злыдень наблюдал за экзекуцией с ужасом в глазах. На каждый визг Обамы он реагировал писком и зубовным скрежетом. Оно и понятно: кромсали его персональную перину.

– Что, паразит, доволен? Довел кореша до облысения? – бросил Павел в сторону пасюка.

– А ты, котяра, терпи. Сия операция для тебя обязательна, как для еврея обрезание. Шерсть не кости – вырастет новая.

После стрижки Обама выглядел, как представитель «инопланетной» породы сфинкс. Он был смешным и жалким. Без своей роскошной шубы страшно мерз, и Лялин из обрезков ватина пошил ему телогрейку.

Два дня Мажор держал голодовку, не прикасаясь к «помоям». На третий окончательно понял, что голод – не тетка и пирожка не подаст. Пришлось, нарушив данное себе слово, уверетенить миску доширака, не первой свежести сардельку, подозрительный творожок и глинообразный хлебушек, намазанный слегка горчащим маслом.

К вечеру парня скрутило в бараний рог. Он валялся на нарах в позе эмбриона, доставая коленями до подбородка.

– Где болит? – нахмурил лоб Лялин, ощупывая его живот.

– Не трогайте меня, – стонал Алтунин. – Так мне еще хуже.

– Не боись, мелкий, солдат ребенка не обидит. Здесь болит? – надавил опер на верхнюю часть.

– Нннет. Где-то справа, – ткнул тот пальцем в район поджелудочной железы. – Сильно колет.

Все были в растерянности. Забалтывали Сергея, смешили его, утешали, но реально помочь не могли. Батюшка открыл «Молитвослов», нашел молитву о болящих, начал читать. Не помогло. Мажор продолжал корчиться, как грешник в церкви. Из глаз парня ручьем текли слезы.

– Атайди все ат нее, – скомандовал Джураев. – Ты, Сирожка, эта… нога опусти, распрям савсем… ищо… ищо. Савсем ровно лежи.

Таджик принес Обаму, пристроил его на нары больного. Сначала кот просто сидел рядом, вздыхал и качал головой. Затем нервно дернул хвостом и запрыгнул на грудь молодого человека. Мгновением позже он встал на задние лапы и, упершись передними в шею, принялся слизывать слезы со щек Мажора. Чуть позже животное переместилось в район живота, свернулось клубочком и, прижавшись мордочкой к больному месту, закрыло глаза.

Прошло минут двадцать.

– Там у нас есть еще сильный лекарства от коликов, – показал Айболит пальцем на бочку с таблетками. – Давайте сюда! И теплий вода тоже.

Мужчины оторопели, но указание выполнили. Алтунин выпил две таблетки, и ему сразу стало легче.

– Но-шпа?