Чтобы не впасть в депрессию, homo sapiens занялся в свое время наскальной живописью. Так родилась техника граффити – нацарапанных на поверхности изображений. Я свою депрессию лечил тем же способом, все свободное время проводя «у стены». Мечтал участвовать в выставках, разрисовывать серые будни яркими красками, делать жизнь окружающих более радостной.

В подростковом возрасте связался по Инету с единомышленниками. Стал приглашать их к себе домой, чтобы вместе тренироваться – хотел создать собственную арт-группу. Отец с мачехой не одобряли моих новых приятелей, считали последих ухоботьем. По их мнению, дружить я должен исключительно с ребятами из своей социальной ниши – детьми наших соседей по охраняемому коттеджному поселку. Мне же они были совсем не интересны. С ними очень скучно. Только и разговоров, как они катаются на яхтах, играют в сквош, занимаются вейкбордингом и отрываются на вечеринках. Стал я убегать из дому на «большую землю». Там с другими райтерами[33] набивал руку на ВДНХ и на мосту Ярославского направления МЖД через Яузу. Мы разукрашивали в солнечные цвета самые угрюмые и серые кварталы: гаражи, заборы, старые хрущевки – и город сразу заулыбался. У отца, который не раз платил штрафы «за порчу коммунального имущества», мое увлечение оптимизма не вызывало. Он считал его плебейством, желанием получить дешевую популярность среди гопников. В мой талант он просто не верил. Говорил, что я – обычный стилизатор, способный транслировать форму, но не способный сказать миру что-то новое, оригинальное. Мне было очень обидно, ведь наша арт-группа получила приз «за фотореалистичность» на фестивале Moscow Street Art, после чего нам стали делать заказы на разрисовку гаражей и служебных будок. А после финала фестиваля «Энергия мечты» мы получили право расписать в Химках три пятиэтажки по всему периметру.

Если б отец не отправил меня в ссылку, к мамашке с отчимом, я бы на этом поприще многого добился. Но пришлось переквалифицироваться в экономисты. Роди мачеха пацана, батя б от меня отвязался. Но появилась София-Кьяра, и мои надежды на «самоопределение» накрылись медным тазом. Начались интенсивные занятия с репетиторами немецким, английским, алгеброй… Последняя – вообще лютый ужас. Еще в школе бедные педагоги пытались в этом направлении что-то во мне раскопать. Но залежи были так глубоки, что буровые работы не дали положительных результатов. Я уже думал, пронесло. Но нет! Отец пригнал в имение автора вузовского учебника, доктора математических наук Натана Абрамовича Левенгука, и через год я уже учился в Германии.

– Значит, в твоем чемодане – аэрозольные краски для граффити?

– Ну да, и колпачки-насадки для нанесения линий разной толщины. Я их из Германии пацанам в подарок привез. Они без меня круто поднялись. Пока я в Дойчландии фигней маялся, парни стали бомберами.

– Кем?

– Ну… это – такие граффити-райдеры, которые рисуют на труднодоступных стенах: над железнодорожным полотном, на опоре моста. Недавно создали два огромных арта на торцах двадцатиэтажного дома. Экстремальные ребята. Лично я на такое не способен – боюсь высоты, а они без капли страха взбираются на многоэтажки, рисуют, делают кадры для Инстаграм. Я им очень завидую.

– Почему ж ты не отдал им свой подарок?

– Так не успел, – нахмурился Алтунин. – Мы добазарились в клубе сконнектиться. Припарковался я, значит, иду с чемоданом. Тут мужик какой-то просит показать ему на карте дорогу. Подсел я к нему в машину и, судя по всему, получил по чердаку…

– Номера не запомнил?

– Темный микроавтобус «Хендай-Старекс». В номере есть две двойки…

– Это уже кое-что, – потер руки Лялин. – Мы знаем их имена и средства передвижения, свои приблизительные координаты и привязку к торговле таблетками и продуктами. Скорее всего, у этого Аслана есть собственный супермаркет и выходы на аптечный склад. Только как передать на волю имеющуюся у нас информацию? Ладно, пошли завтракать.

За трапезой Юрий сообщил сожителям, что, поскольку кавказцы вчера не явились, готовую продукцию не забрали и новых сыпучих не завезли, сегодняшний день – выходной, и каждый может заниматься своими делами. Новость порадовала узников – выходных у них еще не было. Даже в воскресенье приходилось работать. Впрочем, они давно уже не фиксировали дней и недель. Во времени ориентировался лишь Джураев. Работать по пятницам он категорически отказывался, мотивируя саботаж тем, что джума – священный день. Согласно хадису Пророка, он является более благим, чем даже Курбан-байрам и Ураза-байрам. Как Юрий ни пытался вернуть таджика по пятницам к трудовой деятельности, тот стоял на своем: «Низзя! Аллах накажет». Вмешательство отца Георгия предотвратило конфликт, и Джураев получил право делать свою норму после полуночи.

Выходной рабы божии проводили по-разному: Русич молился, Паштет со Злыднем разучивали новые трюки, Мажор своими люминисцентными красками рисовал на бутылочных крышечках шахматные знаки – игру в шашки он считал примитивной. Бурак самодельными картами раскладывал пасьянс. Лялин мастерил коллегам подушки – не давал покоя избыток ватина.

Владик лежал на нарах. Всю ночь его знобило и бросало в пот. Яркий румянец на щеках несчастного резко контрастировал с пергаментной бледностью лица. Очередной приступ глубокого надсадного кашля завершился кровохарканьем. Жалобно застонав, Владик сплюнул в комок грязной ветоши.

Джураев, кипятивший воду для ингаляции, поднял на него глаза.

– Выставай, Владик, нада паравая баня делат.

Тот с трудом принял вертикальное положение.

– Не возись со мной… Умру я скоро.

Айболит свел на переносице густые черные брови, придающие его лицу суровость и сосредоточенность.

– Зачем умират? Лечицца нада.

И, оглянувшись на Лялина, добавил:

– Мине с табой, Юра-ака, пагаварить нада после працедура. Не здес.

– Не вопрос, – кивнул тот, набивая ватином «наволочку» из полипропилена. – Кстати, почему ты меня называешь «ака», а артиста с батюшкой «ага»?

– Ты еще молодая, но я тибя уважаю, значит – «ака». На старого мужчину нада гаварить «ага». А на женщину после тридцати лет – «апа».

– После тридцати? – удивился опер. – Рано ж у вас баб в старухи переводят. Хотя… при таком количестве детей и уровне жизни до старости можно и не дожить.

Напоив Владика горячим компотом, сваренным из подпорченных фруктов, Русич, Лялин и Джураев переместились в комнату отдыха.

– Мажор, сгоняй кабанчиком за Пашкой, есть тема для коллективного обсуждения, – скомандовал опер.

– Кабанчиком? – захлебнулся в смехе Бурак. – Да этого «хряка» за шваброй не видать – тридцать восемь попугаев и одно попугайское крылышко.

– А обзываться обязательно? – возмутился Алтунин. – Я же не повторяю на каждом шагу, что вы – любитель выпить.

– Любитель? Обижаете, юноша. Я – профессионал! – продолжал веселиться белорус

Недовольно сопя, Мажор отложил в сторону баллончик с краской