– У кого-то ещё есть возражения по поводу их пребывания здесь? – тихо интересуется Венди, однако все её прекрасно слышат. В столовой уже давно стоит гробовая тишина. И на её фоне тон Венди кажется поистине зловещим.

Откуда она такая только взялась? Красивая, безусловно. Но её красота ледяная и надменная. Хоть Венди и приковывает взгляды многих, мало кто отважится подойти к ней и заговорить. А уж спорить – и вовсе не найдутся смельчаки. У неё на лбу так и светится надпись «Рискнёшь – убью». И проверять, воплотится ли эта угроза в жизнь, не хочется.

– Ну? Чего молчите? – громко подстёгивает Ливия. – Если всех всё устраивает, возвращайтесь к своим тарелкам, хорош глазеть. А ты, – обращается она к Берте, – завязывай с подстрекательством. Или хочешь, чтобы Итан тебе вторую руку прострелил? Так это он с удовольствием. Позвать его?

Если Венди – лёд, то Ливия – пламя. Полные противоположности друг друга, они вроде стали неплохо ладить. Видимо, Энджи удаётся сводить на нет все острые моменты в их общении. Хотя я не могу знать наверняка: в последнее время мы отдалились. Однако я постоянно вижу этих троих вместе.

– Да пошли вы, – шипит Берта, бросает на меня ещё один полный ненависти взгляд и отходит к столу, за которым сидит Боб и равнодушно ковыряется в своей тарелке. Какой-то он необычно пришибленный, но это и неудивительно: его голова и левая рука перебинтованы. Видимо, ночью ему сильно досталось.

– Спасибо, – благодарю я неразлучную троицу и хочу увести Томми к длинному столу, где выставлены блюда на выбор, но Энджи перехватывает мою руку.

– Постой, пожалуйста, – застенчиво просит она. – Может… может, вы сядете с нами?

– Не думаю, что это хорошая идея, – возражаю я, но Ливия подхватывает меня под локоть.

– Конечно они сядут с нами! – восклицает она, затем обращается к Томми: – Эй, парень, не отставай.

Набрав еды на тарелки, мы впятером садимся за самый отдалённый столик. Мне немного неуютно оттого, что все пялятся, но вместе с тем я рада компании Венди, Ливии и Энджи.

– Лили, прости нас, – говорит Энджи после небольшой неловкой паузы. – Мы очень перед тобой виноваты.

– Ты о чём? – спрашиваю, искренне не понимая.

– Мы бросили тебя, а подруги так не поступают. Если бы не Томми… – она осекается и густо краснеет. – Мне очень стыдно. Прости. Не следовало стоять в стороне, когда над тобой издевались.

– Вот малявка, – шикает на неё Ливия. – Ты-то чем смогла бы ей помочь? Если кто и должен извиняться, так это я и Венди.

– Ливия права, – сухо соглашается Венди. – Мы повели себя недостойно, даже не попытавшись за тебя заступиться. Ещё и сомневались в тебе. Мы правда виноваты, Лили. Прости нас. Спасибо тебе, Томми, – переводит она на него строгий взгляд своих чёрных глаз, и Томми моментально тушуется.

– Не нужно благодарности, – буркает он, взъерошив пшеничного цвета волосы. – Любой нормальный парень поступил бы так же. Если девушку обижают – как не вступиться?

– Намекаешь, что, кроме тебя, нормальных тут больше нет? – подмигивает ему Ливия. – Да ладно, не смущайся. Всё так и есть. И перед тобой мы тоже должны извиниться. Считали тебя отбросом, а ты оказался получше многих.

– Уж точно лучше этой стервы! – с жаром восклицает Энджи, бросив полный ненависти взгляд на Берту. Надо сказать, это что-то новенькое – слышать, как Энджи ругается.

– Её можно понять, – произношу, желая разрядить мгновенно накалившуюся обстановку. Негатива в нашей жизни и так стало предостаточно. – Злится, что из-за простреленной кисти теперь не получит ни одной сольной партии. И ведь правда… Случись что – мы останемся ни с чем. Ничего больше не умеем, кроме как танцевать.

– Не говори за всех, – холодно возражает Венди. – Некоторые артисты не только ногами махать умеют.

– У тебя есть другое образование?

– У меня есть мозг, – она хмыкает. – И диплом юриста. Но вряд ли он теперь мне пригодится. Мы тут застряли и уже не выберемся. Поэтому теперь без разницы – умный ты или тупой. Все здесь поляжем.

– Началось, – Ливия закатывает глаза. – Ты ведь получаешь удовольствие от всяких этих мрачных штучек. Тебе не кажется, что это нечестно – наслаждаться в одиночестве? Такими фразами ты всех пугаешь, а сама дрожишь от предвкушения.

– Кто сказал, что я дрожу?

– Действительно. Спокойна как удав.

Слушая их ставшую привычной перепалку, я невольно улыбаюсь. Это так странно – каждый день проводить на волоске от смерти, но при этом заниматься обычными вещами: есть, мыться, разговаривать, ругаться, переживать о ком-то.

Вот уж и правда: люди ко всему привыкают. И даже находясь в таких жутких условиях, рано или поздно начинают подстраиваться. Как тараканы. Видимо, человек так устроен, что ему нужно на что-то отвлекаться. Невозможно жить в постоянном стрессе, если не находить утешения хотя бы в мелочах.

– Вижу, волна паники прошла и все вернулись к бытовым разборкам, – подмечает Томми, словно прочитав мои мысли. – Ведёте себя как дети малые. У нас тут игра не на жизнь, а на смерть, а вы выясняете, у кого прикид круче.

Он оглядывает Венди и Ливию и хмыкает.

– Что-то не нравится? – практически хором спрашивают они.

– Всё нравится, – усмехается Томми. – Одна прекрасный гот, другая – волшебный рокер, а третья… – он переводит взгляд на Энджи, – сказочная принцесса.

– Ты кого тут рокером назвал? – вскидывается Ливия. – Это моя любимая футболка. Но это не значит, что я слушаю рок и металл.

Томми не успевает ответить: раздаются хлопки, и мы поворачиваем головы. Итан стоит посреди столовой и снисходительно улыбается.

– Поздравляю победителей, – с сарказмом начинает он. – На этом уровне их целых три: Венди, Берта и Лили. Давайте поаплодируем.

Когда жидкие аплодисменты стихают, Итан продолжает:

– У вас будет четыре дня, чтобы подготовиться к спектаклю. Это не следующий уровень, можете выдохнуть. Ночь выдалась энергозатратной не только для вас. Наши гости изъявили желание немного отдохнуть, расслабиться и посмотреть красоту на сцене. После этого, ещё через два дня, вас ждёт третий этап игры. О нём я расскажу ближе к делу. Есть вопросы?

– Есть, – тихо произносит Берта. – Кто будет вести репетиции?

Едва она озвучивает свой вопрос, в столовую входит… Кристофер, мать его, Хейз! Одетый с иголочки – как обычно во всё чёрное – и без каких-либо