она по молодости родила потому, что так было принято: выскочишь замуж — сразу рожай. Меня — только чтобы отца привязать, и то не выгорело. Потом Наська на те же грабли наступила, вышла замуж по залету, а когда брак по швам затрещал, не нашла ничего умнее, чем снова плодиться. Ты думаешь, она тебе тогда позвонила из чувства справедливости? Да черта с два, ей просто хотелось, чтобы и я жила так же тухло, как она. А если бы моя мать умела любить, разве бы она убеждала меня бросить ребенка в роддоме? Может, это наше семейное проклятие, хотя скорее всего гораздо проще.

Илья перевел дыхание и сказал:

— Что же, Лена, я мог бы дать тебе такой же развернутый ответ, но я устал и боюсь сказать лишнее. Можно немного подумать над твоим предложением?

— Да, конечно, сколько угодно, — ответила Лена с явным облегчением.

— Мне хватит до ужина, — коротко произнес Илья и пошел в комнату, где Ян уже начал недовольно хныкать. Покормив сына, он вышел с ним на воздух, но в этот раз прогулка выдалась молчаливой, и Яну вскоре передалось безрадостное состояние отца. Мальчик притих, склонил головку к плечу Ильи и перебирал шнурки его ветровки.

Наконец им пришлось возвращаться, и Илья, усадив ребенка в креслице на кухне, бросил в кипяток замороженные вареники с вишней. Лена вошла и недовольно сказала:

— Ты мог бы немного подождать, пока я сама приготовлю ужин: мы все-таки еще не соседи по коммуналке.

— Не утруждай себя, — сухо ответил Илья. — Ты есть будешь?

Лена покачала головой. Залив горячие вареники сметаной, он принялся за еду, пока она безмолвно наблюдала, как вишневый сок растекается струйками и пятнами, окрашивая сметану в алый цвет.

Илья покончил с ужином и сказал:

— Теперь давай к делу. Я тоже предлагаю тебе выбор. Первый вариант: ты подаешь на развод, отказываешься от родительских прав и после суда навсегда исчезаешь из нашего с Яном поля зрения. На этих условиях я не подам на алименты и не стану портить тебе жизнь. Пожалуйста, отнесись к моим последним словам очень серьезно.

— Что? — тихо сказала Лена, побледнев и растерянно моргая. — Портить мне жизнь? Что ты имеешь в виду?

— Если понадобится, я решу — что. Но я давно предупреждал тебя, что я не добрый, особенно когда речь идет о защите близких мне людей.

— Но зачем такие условия? Ты хочешь, чтобы у Яна вообще не было матери?

— А сейчас она у него есть? Ладно, это все лирика, давай по сути. Я привык рассчитывать наперед сколько могу, а тут данных хватает. Вдруг ты больше не родишь и захочешь вернуться, а потом исчезнешь едва тебе еще что-нибудь стукнет в голову? Или так и не выйдешь замуж, к зрелости останешься с голым задом и потребуешь от Яна содержание? Я просто хочу оградить и своего сына, и себя от подобных сюрпризов. И в конце концов не желаю никому давать отчета, в какую школу он пойдет и поедем ли мы за границу.

— Илья... — с ужасом промолвила Лена и запнулась.

— Что Илья? Да не смотри ты на меня так, я же еще не закончил. Сейчас только кофе себе налью для бодрости.

Лена сидела будто примерзнув к стулу, а Ян закончил разбираться с разноцветными кубиками и притих, будто понял, что между родителями происходит нечто скверное. Наконец Илья снова сел напротив жены и сказал:

— Теперь второй вариант: мы завершаем этот разговор и начинаем собирать себя по кускам. Идем к врачу, просим помощи, откровенно говорим с родителями, перестаем общаться с непонятными людьми, которые лучше знают как нам жить. Потом на пару недель втроем, без мобильной связи и интернета, уезжаем в Суоми, на озера: у нас там есть знакомые, которые сдадут дом на берегу. И клянусь тебе никогда не напоминать об этом и тем более не упрекать: я сознаю, что тоже виноват.

— Ты уверен, что все это чем-то поможет?

— Нет, Лена, я ни в чем не уверен, ничего не обещаю и не гарантирую. Но это все, что я могу тебе предложить, — или ты остаешься моей женой и матерью Яна, или мы больше друг для друга не существуем. И срок на размышление у тебя до завтрашнего утра, обратного пути не будет.

Он допил кофе, взял Яна на руки и ушел в комнату. Что Лена делала до наступления ночи, Илья не знал. Поиграв еще немного с сыном, помыв и переодев его ко сну, он позвонил родителям и лишь тогда заглянул в спальню к жене.

— Ты сегодня будешь спать с Яном или я?

— Давай я, ты же вчера им один занимался, — вяло ответила Лена. — Илья, можно тебе еще кое-что сказать?

Илья безмолвно сел рядом с ней на кровать, так, что их руки почти соприкоснулись, и выразительно на нее посмотрел.

— Ян тебе в самом деле так дорог?

— Да, Лена, и в немалой степени именно потому, что его родила ты. Мне не надо ни других женщин, ни детей от них. Ну что, ты мне веришь? Ты хоть немного успокоилась?

— Не знаю... Я понимаю, что все испортила, что принесла тебе много боли, но поверь: мне самой сейчас плохо. Мне приходится делать тяжелый выбор, и я очень рассчитывала на твою помощь. Надеюсь, что ты когда-нибудь меня простишь.

Она вопросительно посмотрела на мужа, и он сказал:

— Лена, я считаю, что простить человека, по-настоящему простить, без всяких побочных мотивов, можно только в одном случае — если он тебе больше не нужен. Это по сути и есть ознаменование, что чувства умерли, этакая вишенка на поминальном пироге. Вот и думай, хочешь ли ты такого, а я могу сказать одно: ты мне еще нужна.

Напоследок Илья уложил сына в кроватку и произнес:

— Спокойной ночи, Лена. Я буду ждать твоего решения.

Глава 14

Илья проснулся от громкого плача Яна и, протерев глаза, с ужасом увидел, что на часах уже больше десяти утра. По-видимому, из-за тяжелой ночи он в полудреме выключил будильник, который зазвонил к первому кормлению ребенка, и сразу опять провалился в сон. Радиоустройства у супругов не было: оба решили, что в маленькой квартире оно ни к чему, а Ян начинал плакать только когда был