Шрифт:
Закладка:
Чтобы проиллюстрировать это, позвольте мне вкратце остановиться на часто повторяемом утверждении, что маленькая девочка на определенной стадии развития «обращается» к своему отцу, тогда как на всех предыдущих стадиях она была привязана главным образом к матери. В самом деле, Фрейд разглядел здесь только то, что некое теоретическое «либидо» обращается с одного «объекта» на другой; эта теория одно время полностью удовлетворяла научным запросам, поскольку отсылала к единственному (простому и в принципе) измеримому превращению энергии. Но если рассматривать данное явление с точки зрения развития, то следует заметить, что девочка обращается к своему отцу в то время, когда она уже представляет собой совершенно другую личность, нежели тогда, когда была полностью зависимой от матери.
В нормальных условиях от своей матери, однажды и на всю жизнь, она обучилась природе «объектных отношений». Отношения же девочки с отцом имеют совершенно другую основу; они становятся особенно важными тогда, когда девочка уже научилась полностью доверять своей матери и не нуждается в перепроверке базисных отношений. Теперь она может развить новую форму любви: к существу, которое, в свою очередь, готово ответить или должно ответить на зарождающуюся и пробуждающуюся в ней женственность.
Таким образом, весь этот процесс имеет гораздо больше аспектов, нежели это может быть обнаружено на основании положения, что девочка обращает свое либидо с матери на отца. Действительно, данный переход можно реконструировать в качестве изолированного «механизма» только тогда, когда эго перестает быть неактивным в своей способности реорганизовывать опыт в соответствии с эмоциональным, физическим и когнитивным созреванием; только тогда можно будет сказать, что девочка обращается к своему отцу, потому что она разочаровывается в своей матери, вместо того, чтобы считать, что девочке кажется, будто мать не хочет дать ей пенис.
Теперь, несомненно, некоторые старые разочарования и новые ожидания начинают играть заметную роль во всех изменениях, ведущих девочку от старых к новым формам личности или деятельности, но при любом здоровом изменении свежие благоприятные возможности новых отношений будут обязательно переживать рецидивы старых разочарований.
Несомненно, новые достижения создают условия для новых разочарований, ибо внутренняя производительная роль, отмеченная нами и существующая у девочек в рудиментарной форме, может вызвать у маленьких женщин фантазии, под давлением которых образуются репрессии и фрустрации — например, когда они думают, что дочь не может родить детей от своего отца.
Несомненно также, что само существование внутреннего производительного пространства вызывает у женщин особое чувство одиночества, страх быть незаполненной или лишиться каких-то сокровищ, не осуществиться и зачахнуть. Все это, не в меньшей степени, чем порывы и разочарования маленькой «Электры», имеет судьбоносные следствия в развитии человека и всего человечества. Поэтому нам представляется столь важным не впадать при интерпретации данных чувств в ошибку, считая их полностью зависимыми от предполагаемой обиды девочки, вызванной тем, что она не мальчик или что ее искалечили.
Теперь становится ясно, в каком смысле игровые конструкции детей были неожиданными и все же ожидались.
Неожиданным оказалось доминирование во всем игровом пространстве половых различий — доминирование «сфер» активности полов, далеко отстоящих от попыток какого-либо просто символического выражения половых органов. Данными, которые «ожидались», помимо всего прочего, оказались неклинические и невербальные подтверждения наличия у девочек глубоких впечатлений, связанных с важностью «внутреннего пространства» в течение всего жизненного цикла женщины, жизненные истории девочек, за которыми наблюдали в «Лаборатории управления», без данного предположения теряют смысл, впрочем, точно так же, как и истории женщин-пациенток всех возрастов. Ибо следует заметить, что клинические наблюдения показали, что женский опыт «внутреннего пространства» находится в центре расстройства женщины, даже являясь истинным центром ее потенциальной самореализации.
Чувство пустоты — это женская форма проклятия; временами оно известно и мужчинам, живущим активной внутренней жизнью (о них мы поговорим ниже), но для всех женщин — это стандартное переживание. Быть оставленной означает для нее очутиться в состоянии пустоты, лишиться полнокровной жизни, теплоты сердца, энергии бытия. Сколь глубоко это чувство может охватывать существо женщины, многие мужчины могут себе представить, и это может вызвать у них как неосознанный ужас, так и отказ понимать происходящее. Подобное состояние может переживаться женщиной во время каждой менструации; это словно плач женщины, молящей Небеса даровать ей ребенка; и эта боль периодически зарубцовывается во время менопаузы.
С клинической точки зрения, это переживание «пустоты» представляется столь очевидным, что многие поколения клиницистов с полным основанием не обращали на него никакого внимания. Странно, что хотя первобытный человек окружал это состояние женщины воздержанием под страшными клятвами и магическими очистительными ритуалами, просвещенный цивилизованный человек, охваченный технологической гордостью, способен относиться к нему только с позиции той интерпретации, что страдающая женщина прежде всего будто бы хочет того, чем обладают мужчины, а именно, их внешнего оформления пола и традиционного успеха во «внешнем» пространстве. Постоянно твердят о том, что подобная зависть присуща всем женщинам, а в некоторых культурах принимает особо острые формы; но объяснение ее в мужских понятиях или утверждение, что появление ее фатально предопределено, а компенсировать ее можно лишь путем реализации женщины в мужских сферах (на невзрачных и второстепенных ролях), нисколько не помогают женщинам обрести свое собственное место в современном мире, ибо превращают женственность в компенсационный невроз, характеризуемый острым настойчивым желанием быть «восстановленной».
* * *
Данную тему я собираюсь далее развивать по двум направлениям. Я подробно остановлюсь на том факте, что в психоанализе мы не уделяем должного внимания структурам воспроизводства, основанным на половой морфологии, а также попытаюсь рассмотреть предположение, что эти структуры воспроизводства, в различной степени, определяют каждое состояние возбуждения и вдохновения и, если они связаны со всеми другими структурами, придают силу и значимость всем видам опыта человека и их взаимодействию друг с другом.
Выделяя центральное место модальностям воспроизводства, я, на первый взгляд, тоже повторяю часто доходивший в психоаналитической теории до одержимости акцент на сексуальных символах и игнорирую тот факт, что женщины, как, впрочем, и мужчины, обладают организмом, созданным для деятельности, далекой от половой, и большую часть времени занятым именно ею. Однако, покуда и сексуальная репрессия, и сексуальная мономания изолируют сексуальность от целостной системы человеческой деятельности, мы должны быть заинтересованы в том, как половые различия, однажды воспринятые как данность, интегрированы в эту деятельность. Между тем, половые различия, вне поляризации жизненных стилей и максимизации взаимного наслаждения (теперь более чем когда бы то ни было
