Шрифт:
Закладка:
Но еще более важной оказалась духовная работа, которую Русская церковь начала в период, когда во главе ее стоял митрополит Кирилл. Своим духовно-нравственным содержанием она проистекала из двух источников. Во-первых, общей эволюции русского религиозно-политического сознания с момента принятия христианства и, особенно, в условиях обострения внешних угроз в первой половине XI в. Тогда возникает и закрепляется традиция обращения русских книжников к библейским примерам для характеристики и оценки явлений государственной жизни. Историки русской политической философии считают, что с самого начала летописцам «представляется очень важным выявление неких общих подходов и образов действия Господа в отношении избранного народа, с которым последовательно соотносятся русские»[277]. Во-вторых, источником размышлений стал колоссальный материал, накопленный в процессе осмысления природы отношений Руси и Орды на протяжении исторического периода, начиная с середины XIII в. В обоих случаях именно события внешнеполитической жизни стали самыми важными причинами интеллектуального поиска и рефлексии духовного состояния русского общества. Мы видим, что внешние вызовы становятся фактором необходимости не только сильной государственности, но и возникновения в ее рамках общей для всего народа идентичности и идеологии.
Отцы Русской церкви, митрополит Кирилл и его последователи полностью отдают себе отчет в том, что энергичное военное сопротивление Орде является гибельным для русского народа. Они прекрасно видят, насколько проигрышным стратегически является путь, избранный Даниилом Галицким, хотя он сам остается в бесконечных колебаниях. Этот путь приводит уже через два поколения к гибели его державы и ее поглощению католическими соседями, намерения которых предугадать было совершенно не сложно. Поэтому после Кирилла практически все митрополиты Киевские и всея Руси являются если не всегда союзниками, то дружественными партнерами Московских князей. И только в одном случае – конфликт между великим князем Московским Дмитрием Ивановичем и поставленным митрополитом Киприаном – отношения оказались на короткий период напряженными. Именно московский княжеский дом со своей стратегией полностью отвечает тому, как международное положение русских земель видит Православная церковь. Русская церковь, которая не могла на протяжении двух столетий остановить городские общины и княжеские дома от взаимной брани, после наступления жестоких внешних испытаний впервые становится одним из центров сосредоточения боевых сил русского народа.
Митрополит Кирилл и его преемники уже после переселения на Русский Северо-Восток ведут с татарами сложные дипломатические отношения, принимают неизбежные правила игры с позиции нашей военной слабости. Но при этом они (интуитивно или осознанно – этого мы никогда не узнаем) обращаются к наиболее фундаментальным вопросам, от которых может произойти стратегия дальнейшего освобождения Руси от даннической зависимости и сохранения ее в качестве сильной государственности в отношениях с Западом. В центре духовной деятельности Православной церкви в эту сложную эпоху – понимание и осмысление причин падения русских земель на дно геополитической катастрофы и путей осознания себя в новом качестве, которое позволит из нее выбраться. Историки спорят о том, является ли стратегия Русской церкви двойственной: с одной стороны, мы видим очевидное сотрудничество Церкви с волей татарских ханов, что даже привело к появлению в советской исторической науке штампа о «сговоре» православных иерархов и Орды с целью якобы совместной эксплуатации русского народа.
Эта идея очень простая и отражает марксистские догмы, применявшиеся даже уважаемыми авторами для оценки важнейших процессов русской истории. В предыдущей главе мы видели подобное на примере того, как наша наука периода СССР интерпретировала положение княжеских домов. С другой стороны, мы понимаем, что именно Церковь стала духовным центром сплочения и восстановления сил русских земель в условиях постоянного военного давления со стороны Орды и западных соседей. Как мы узнаем далее, именно отцы Церкви стали инициаторами широкой дискуссии о внутренних причинах ордынской зависимости в эпоху, когда военное преобладание татар было еще практически абсолютным. Обсуждение этой проблемы на уровне политико-религиозной философии само по себе означает непризнание нормальным тот порядок вещей, который характеризовал самые сложные годы даннической зависимости Руси от Орды. Будь оно иначе, не присутствовали бы во всей русской духовной литературе того времени исключительно негативные оценки Орды и ее конкретных государственных деятелей.
По всей вероятности, нужно признать эту двойственность (практическое сотрудничество с Ордой и, одновременно, подготовку фундамента для противодействия ее интересам, свержения даннической зависимости) как факт русской истории. Признание этого факта не может означать необходимость чего-либо стыдиться или сожалеть об избранном в особых исторических условиях пути. Но оно может и должно стать основой для понимания русской политической культуры на примере тех испытаний и переживаний, которые выпали всему обществу в самый решающий для будущего нашей государственности момент.
В этом смысле Русская церковь была частью всего общества и формирующегося государства: на тактическом уровне понимала невозможность сопротивления Орде силой, но никогда не признавала легитимность ордынской гегемонии в стратегической перспективе. И тем более Церковь, вслед за неформальным союзом митрополита Кирилла и Александра Невского, отрицала возможность даже частичного духовного и военно-политического сближения с католическим Западом. Дипломатические контакты с ним сохраняются, однако вопрос о формальном союзе на основе требований, выдвигавшихся Римом, не появляется больше никогда.
Уже начиная с середины 1270-х гг. русское иночество и отцы Церкви берут в свои руки «тихую работу» по созданию на новых основах государства, средневековые порядки которого потерпели столь значительное поражение от внешних противников. Тем более что в распоряжении Церкви были два могущественных инструмента для идейной борьбы за восстановление полной независимости русских земель: широкая сеть монастырей и проживающего в них иночества, а также стройная идеологическая концепция истории и природы государства и народа Руси. Первое обеспечивало физическую инфраструктуру для интеллектуальной и просветительской деятельности в отношении русского народа и князей. Второе легло в основу формирующейся на протяжении следующих двухсот лет стройной идеологии обновленной русской государственности.
Важно, что эта идеология была непосредственно связана с внешнеполитическим опытом и имела непосредственное применение в практике политической жизни. Не случайно, что именно отношения с иночеством видятся настолько важными первым московским князьям. Историк пишет: «Иван Данилович (Калита. – Т.Б.) понимал силу русского иночества, и неудивительно его желание не противопоставлять себя ей, а наоборот, постараться использовать ее в своих целях»[278]. С учетом того, что в самой церковной среде уже достаточно рано сформировалась ориентация на Москву как на наиболее перспективный
