нескольких крупных военных сил. Но произошло это именно потому, что сама «вооруженная Великороссия» во главе с Москвой уже была готова играть полностью самостоятельную роль центра силы и на равных бросать вызов все еще более многочисленным противникам. А. Е. Пресняков называет некоторые из последовавших событий «преждевременным испытанием сил Великороссии»[242], однако мы не можем сказать, состоялось бы русское государство в том случае, если бы на этом этапе не пришлось выдержать настоящую геополитическую бурю, в ходе которой московские князья смогли в очередной раз продемонстрировать свойственную им способность к решительным действиям и сдержанность в тех ситуациях, когда это было возможно и необходимо.

На внутриполитическом поле эпоха начинается шагами Дмитрия Донского по укреплению лидерства Москвы среди других русских земель-княжений при полной поддержке и покровительстве митрополита Алексия. Основным атрибутом этого лидерства стали отношения с Золотой Ордой, а инструментом – межкняжеские договоры московских князей, потомков Ивана Калиты, представлявшие собой «первый известный нам документ, юридически определяющий взаимные военно-политические обязательства своих участников. На смену прежним устным договорам домонгольских времен приходит формальный письменный акт»[243]. Основные задачи этих соглашений («докончаний») являются внешнеполитическими. А. Е. Пресняков пишет в этой связи, что «стремление великих князей устранить (путем договорных обязательств) право младших князей самим „знати Орду“ было только подтверждением давно сложившейся нормы и вытекало из признания за великокняжеской властью ее основного значения – политического представительства за „всю Русь“»[244]. Изменились и формальные процедуры отношений с самой Ордой. Ю. В. Кривошеев отмечает, что «с начала 60-х годов XIV века князья уже не ездили в Орду за ярлыками, а ярлыки привозили им монгольские послы. С чем связана такая перемена? Конечно, с ослаблением Орды. Но и с тем, что ярлыки превращаются уже, по сути дела, в формальность, внешнее прикрытие для русских князей, которые начинают сами распоряжаться судьбой своих столов, подписывая духовные грамоты»[245].

Постепенно именно Москва становится центром русской политической жизни и принимает на себя основную ответственность за всю систему внешних связей других земель-княжений, настойчиво пресекая их попытки «знати Орду», т. е. самостоятельно выстраивать отношения с иноземными соседями. С точки зрения А. Преснякова, «для князя Дмитрия сопротивление (со стороны Твери. – Т.Б.) сосредоточению „выхода“ (дани в Орду) в руках великого князя было проявлением не тверского сепаратизма, а средством борьбы за великое княжение»[246]. Здесь мы вновь видим диалектическое взаимодействие внутренней и внешней политики, когда сосредоточение в одних руках максимального количества важных контактов с «внешним контуром» русских земель-княжений является залогом лидерства на внутреннем поле.

Это лидерство требовало, в свою очередь, подтверждения в виде решительных действий в отношениях с самым главным соседом – Золотой Ордой, ослабление которой с середины века приводит в движение всю международную политику в этой части Евразии. Наступает время наступления на дипломатическом и военном фронтах. Практически с самого начала своего правления Великий князь Дмитрий, поощряемый митрополитом Алексием, использует царящий в Орде внутренний хаос для усиления возможностей своей державы. Происходит и переосмысление отношений с Ордой на теоретическом уровне: уже к моменту военного столкновения с Ордой на р. Воже (1378) и Куликовом поле «вызов, брошенный великим князем Мамаю, осмысляется московским книжником как противостояние двух равных „честью“, т. е. по статусу, правителей и двух царств – Русской земли и Орды»[247].

Москва рассматривает неповиновение ордынскому могуществу как способ консолидации власти внутри Руси и поэтому одновременно усиливает давление на другие русские земли-княжения: Тверское, Рязанское и Суздальско-Нижегородское, вызывая их стремление сохранить независимость за счет сотрудничества с иноземными соседями. Несколько в стороне стоят Новгород и Псков, и первый пытается держать дистанцию, желая сохранить свою независимость, а второй – слишком слаб для того, чтобы играть самостоятельную партию. Слабеющая Орда и вставшая на ноги «вооруженная Великороссия» создают водоворот событий, куда втягиваются все сравнительно крупные русские земли-княжения, Великое княжество Литовское, Польша и Орденское государство. При этом поначалу отсутствует грань между внутренней русской политикой, где главное – это борьба Москвы за лидерство, и отношениями с иноземными соседями, в которых важнейший вопрос связан с тем, кто окажется новой доминирующей силой на огромной территории от Балтики до Волги и от арктического Севера до причерноморских степей.

Великая «война за ордынское наследство» продолжается очень долго – с 1360-х гг. и практически до середины следующего XV столетия. Для Московского Великого княжения она не была легким восхождением безусловного фаворита к власти. Победа на Куликовом поле сменилась разорением Москвы Тохтамышем в 1382 г. и возобновлением выплаты дани Орде. Не менее сложным становится период после ухода Дмитрия Донского: начинается «время великого князя Василия Дмитриевича для Великороссии – тяжкая година неустойчивых, изнурительно-напряженных отношений, непрерывных и безысходных конфликтов»[248]. Однако возвращение ордынского могущества не состоялось, и Тохтамыш оказался последним ханом, который смог «восстановить единство и могущество Кипчакского царства и сделать его страшным для своих соседей»[249].

Его опустошительное нашествие на Москву, казалось бы, полностью перечеркнуло результаты недавней победы объединенных русских сил на Куликовом поле. Однако у Орды уже не было ресурсов, которые истончились за предыдущие полтора столетия для того, чтобы одной победой восстановить свое влияние. Даже разорив владения Дмитрия Донского в 1382 г., ордынское государство уже не способно было изменить политическую конфигурацию – она опиралась на накопленные московскими князьями за предыдущие 50 лет военно-политические возможности и авторитет. Это может подтверждать гипотеза А. А. Горского, согласно которой согласие Тохтамыша на передачу Дмитрием Донским великого княжения Владимирского своему сыну по наследству (упоминается в завещании князя) могло быть оговорено сторонами по результатам их столкновения в 1382 г. Тем самым «фактическое признание Ордой своей неспособности поколебать главенствующее положение Москвы в Северо-Восточной Руси стало результатом не Куликовской победы, а в целом неудачного для Дмитрия конфликта с Тохтамышем: законный „царь“ был вынужден сделать то, что отказывались делать как прежние легитимные правители, так и Мамай – признать закрепление великого княжества Владимирского за московскими князьями. Дмитрию удалось обернуть военное поражение крупнейшей политической победой»[250]. А способность Орды добиться военного результата уже не была гарантией политического доминирования над Русскими землями.

Тем более что через 13 лет из глубин Центральной Азии внезапно появляется новая сила – победоносные армии Тамерлана, меняющие всю расстановку сил: «удар, нанесенный Кипчакскому царству этим татарским завоевателем (Тимуром, – Т.Б.), был столь жесток и силен, что после этого оно уже не могло достаточно оправиться. В Сарае всегда проживало много русских пленников, торговцев, послов и даже князей. Они были свидетелями Тимурова погрома, и, конечно, вся Русь скоро о нем узнала»[251]. Молодой великий князь Василий I Дмитриевич в этот раз действовал