способность быть исключительно гибкой, свободно сочетать принуждение и убеждение своих противников, готовность отступить в том случае, если обстоятельства не благоприятствуют достижению цели, но всегда вернуться, когда условия становятся более выгодными. В-четвертых, уже в первые века великорусской государственности было выработано понимание того, что ни один противник и ни один союзник не являются вечными, а отношения между государствами представляют собой постоянную смену контекста, расстановки сил и никогда не являются линейными. Единственное, что неизменно в таких условиях и для сформированной под их влиянием внешнеполитической культуры, – это собственная ценность, та самая «вечная Россия», обладающая своим уникальным мировоззрением.

Глава четвертая. Духовная основа объединения

Но уверовали, что это будет, и было.

Св. блж. Феофилакт Болгарский

Сложно переоценить значение духовной жизни для становления Русского государства в эпоху, когда на его долю выпало наибольшее количество смертельно опасных испытаний. Неудивительно поэтому, что именно в XIV–XV вв. эта духовная жизнь, центром которой стали монастыри, становится насыщенной и плотной, как никогда в нашей истории. Причина – в необходимости «работать над самими собой, делать дело собственного душевного спасения»[259] в самую сложную с внешнеполитической точки зрения эпоху. Перед всем обществом стояла задача осмысления фундаментальных причин бедственного положения, в котором оказались Русские земли под давлением внешних противников: монгольским нашествием и последующей даннической зависимостью от Орды, нараставшей в течение всего XIV в. экспансией со стороны Литвы, вторжениями германских рыцарей и шведов.

Все эти драматические переживания отражались в русской духовной литературе и светских летописях, изобразительном искусстве и религиозно-политической философии. Их осмысление через познание себя, собственных ошибок и пути к исправлению стало необходимой основой идентичности, с которой Русские земли вошли в эпоху своего государственного единства в конце XV в. Поэтому торжество русской государственности с центром в Москве имело своим источником не только усиление ее военных и экономических возможностей, но и прочную духовную и политико-философскую основу. Сочетание этих факторов произвело такое явление, как «самоценность»[260] русского государства-цивилизации уверенность в наличие духовных и физических сил для того, чтобы жить своей жизнью – в качестве основы внешнеполитической культуры. Влияние духовного опыта, сформированного в период становления «вооруженной Великороссии» на русскую внешнюю политику, мы чувствуем и сейчас.

Опора единства Руси

На первом этапе формирования единой русской государственности с центром в Москве положение Русской православной церкви определялось двумя важнейшими факторами. Во-первых, общеполитическим значением Церкви, когда, согласно мнению С. М. Соловьева, «единство Руси поддерживалось единым митрополитом»[261] в условиях кризиса средневековой модели нашей государственности и начала формирования единой «вооруженной Великороссии» на основе нескольких самостоятельных земель-княжений Русского Северо-Востока. Переезд в 1299 г. митрополита Киевского и всея Руси Максима во Владимир стал важнейшим событием для окончательного переноса центра русской внутриполитической жизни, основным содержанием которой после этого было движение к объединению, на Русский Северо-Восток. Эволюция религиозно-политической доктрины, которую развивало русское монашество, создавала основу для того, чтобы сопротивление противникам было основано не только на физической, но и на духовной силе.

Именно Церковь оставалась в момент кризиса Средневековой политической системы единственным общерусским институтом, глава которого сохранял, кроме всего прочего, сравнительную независимость от светских правителей и мог поэтому играть роль выразителя общенародных интересов. Во-вторых, колоссальным был вклад церковной книжности в создание общенациональной идейной основы государственности на протяжении наиболее драматичного периода ее становления. Более того, именно на переломном этапе, когда старая Русь уже исчезла, а новая Россия еще не возникла, Церковь получила огромные возможности для влияния на состояние умов русского народа.

Внутри Церкви возникло и оформилось движение к осознанию причин испытаний, постигших русские земли, и путей к исправлению, без которого было невозможно освобождение от иноземной зависимости[262]. В первом случае мы имеем дело с прямым влиянием иерархов Церкви на внутриполитический процесс и международные связи русских земель, а во втором – с символами и образами, которые создавались церковной книжностью для осмысления происходящих событий и постепенно ложились в фундамент того, что мы определяем как политическую культуру. Окончательно религиозно-политическая идеология нового государства оформилась в момент обретения им полной независимости в конце XV в., а в начале следующего XVI столетия приобрела вид целостной государственной концепции «Москва – Третий Рим».

Самым важным фактором духовного возрождения стало внешнеполитическое давление на Русские земли. Видный современный историк пишет: «Христианство в средневековой Руси – своеобразный феномен духовного развития великорусского народа, переплетение двух культур: православной христианской и традиционного народного миропонимания. Большая активизация христианского фактора – в определенной степени следствие монголо-татарского влияния. В этом смысле в усиливающейся христианизации и есть „ордынское влияние“ на общекультурное развитие Руси XIV–XV вв.»[263]. Все более сильным оно становилось по мере того, как на первый план выходил мотив связи между духовной основой самосознания Русских земель и их борьбой с даннической зависимостью. Несмотря на то что сама Орда никогда не проводила политики вмешательства в духовную жизнь Руси – даже наиболее яростный в своей новой вере хан Узбек (1282–1341) «остался верен Чингисхановым правилам веротерпимости»[264], – отношения с ней, как c наиболее могущественным противником, оказались исключительно важными для развития этой жизни и тем более роста влияния Церкви на общество.

Обе ипостаси православной Церкви – светско-политическая и религиозно-философская – в равной мере сопровождали развитие новой русской государственности. И постепенно эта государственность воцерковляется, а сама Церковь становится неотъемлемой частью русского общественного организма[265]. Политический интерес московского княжеского дома «был живо поддержан всем населением Северной Руси с духовенством во главе, лишь только почувствовали здесь, что он совпадает с общим добром всего нашего православного христианства»[266]. И в конечном итоге приобретает национальный характер, становится тем, по определению Николая Гоголя, что «более всего связывает и образует народы»[267]. Именно этой трансформации Русское государство уже в середине XV в. было обязано тем, что смогло избежать последствий Ферраро-Флорентийского собора 1438–1445 гг.[268]. Тогда, цепляющаяся за края своей могилы, Византия отступила от своих собственных принципов в отношениях с католическим Римом и пошла на унию церквей. Далее мы увидим, как общая воля православной общины, горожан и великого князя Василия II позволила в декабре 1448 г. впервые в истории избрать национального митрополита без необходимости назначения или утверждения его Константинополем. Развитие с опорой на свои физические и духовные силы было к тому времени уже на протяжении двухсот лет центральным элементом русской политической жизни. Окончательная независимость от Константинополя в 1448 г. предшествовала полной независимости от Орды в 1480 г. и стала одной из двух составляющих государственности России как великой державы.

Однако