зарубежной историографии в силу своей яркости, к чему стремился уже Николай Михайлович Карамзин, и убедительности с политической точки зрения, как это было для значительного количества других авторов.

В результате именно они образуют фундамент общей оценки отношений Руси и Орды историками, за исключением С. М. Соловьева, Л. Н. Гумилева, Б. Шпулера, а на современном этапе – Ю. В. Кривошеева, А. А. Горского и ряда других российских авторов. Но в действительности такая интерпретация природы отношений Руси и Орды может быть не более чем продуктом традиции передачи смыслов, присущей русской средневековой литературе и летописям. Способ донесения до нас послания средневековыми русскими авторами стал сам по себе посланием. Причем настолько убедительным, что занял центральное место во всей традиции оценки природы господства Орды над Русскими землями в XIII–XV вв.

Но вернемся, однако, к исторической канве событий. В 1263 г. «заходит солнце земли суздальской» – по дороге из Орды во Владимир умирает великий князь Александр Ярославич Невский. Митрополит Кирилл лишается своего важнейшего политического союзника, с опорой на стратегические замыслы которого глава русской Церкви в новых геополитических условиях вел работу по ее восстановлению после разрушительного иноземного нашествия. Сыновья Александра – Андрей, Дмитрий и Даниил – постепенно втягиваются в междоусобное противостояние, результатом которого становится окончательное «выгорание» смысла великокняжеской власти в том виде, как она существовала на Руси в предыдущие столетия. До тех пор, пока эта власть не будет в полном объеме восстановлена уже силами московского княжеского дома, митрополит окончательно становится единственным признанным общенациональным политиком русских земель.

Одновременно при поддержке сил Северо-Восточной Руси новгородцы и псковичи успешно, в целом, отражают попытки вылазок со стороны Ливонского ордена и Шведского королевства. Хотя именно этот период становится на Северо-Западном направлении временем сравнительного затишья – уж очень убедительными оказались уроки, которые за 20 лет до этого Александр Невский преподал католическим соседям Руси. В 1280 г. великий князь Дмитрий Александрович на месте разоренного его отцом в 1241 г. тевтонского форпоста ставит на новгородских рубежах крепость Копорье, перестроенную в 1297 г. и остававшуюся с тех пор надежным заслоном на пути немецких рыцарей из сегодняшней Эстонии. Она становится первой из цепи оборонительных сооружений Новгорода против немцев и шведов, построенных в конце XIII – начале XIV в.[308]. Другими словами, внешнеполитические отношения русских земель сравнительно стабилизируются, и от этого еще более невыносимой становится постепенно укрепляющаяся данническая зависимость от Орды. И вместе с тем на фоне вражды сыновей Александра Невского, в которую вовлекаются и ордынские отряды, совершенно безнадежным выглядит внутриполитическое положение Руси. Великокняжеский титул теряет остатки присущего ему авторитета и способности влиять на политику отдельных князей и городских общин.

В этих условиях митрополит Кирилл предпринимает новые усилия по сплочению русской церковной организации – опоры общества, одной из основ его противостояния внешним угрозам и последнего стержня внутреннего единства. Созванный им Церковный собор 1274 г. стал одним из важнейших событий в истории русского православия и, одновременно, поворотным моментом для осмысления положения, в котором оказалась Русская земля после внешнеполитической катастрофы середины XIII в. Помимо решения целого ряда вопросов церковной жизни Собор считается, по мнению историков, отправной точкой осмысления причин монголо-татарского нашествия и даннической зависимости Русской земли, идущего дальше определения непосредственных причин этих событий[309]. Устроение жизни Церкви в новых условиях оказалось основой для длительной дискуссии, результатом которой уже в конце XV столетия стало формирование целостной доктрины русской государственности, изложенной осенью 1480 г. епископом Вассианом (первая треть XV в. – 1481 г.).

Именно в этот момент начинается движение в рамках Русской православной церкви, позволившее, по мнению Василия Ключевского, в последующем свершиться тому, что «народ, привыкший дрожать при одном имени татарина, собрался наконец с духом, встал на поработителей и не только нашел в себе мужество встать, но и пошел искать татарских полчищ в открытой степи и там повалился на врагов несокрушимой стеной, похоронив их под своими многотысячными костями»[310]. Уже не только причины бедствия и «рабства» занимали русскую книжность, а пути к исправлению, также осмыслявшиеся в привычных ей библейских понятиях. В течение большей части следующего XIV в. эта деятельность будет продолжена Сергием Радонежским и митрополитом Алексием. В. О. Ключевский пишет: «Украдкой западая в массы, это влияние вызывало брожение и незаметно изменяло направление умов, перестраивало весь нравственный строй души русского человека»[311]. Эта перестройка, как и вся русская жизнь, не велась по заранее утвержденному плану. Как и формирование единого государства «вооруженной Великороссии» силами московских князей, она не была линейной и даже осознанной в плане конкретного целеполагания. Однако результаты оказались удивительными и создали основу нашей самостоятельности в последующие столетия.

Центральный документ эпохи – это «Поучения» («Слова») Серапиона Владимирского, поставление которого на кафедру столицы Русской земли состоялось на Соборе 1274 г. Основное содержание этого произведения состоит в обличении людских пороков, наставление на путь истинный, лежащий в плоскости покаяния, очищения от грехов и духовного исправления[312].

«Не было кары, которая бы нас миновала, и теперь непрестанно казнимы: не обратились мы к Господу, не раскаялись в наших грехах, не отступились от злых своих нравов, не очистились от скверны греховной, позабыли страшные кары на всю нашу землю; в ничтожестве пребывая, себя почитаем великими. Вот почему не кончается злое мучение наше: зависть умножилась, злоба нас держит в покорстве, тщеславие разум наш вознесло, к ближним ненависть вселилась в наши сердца, ненасытная жадность поработила, не дала нам оказывать милость сиротам, не дала познать природу людей – но как звери жаждут насытить плоть, так и мы жаждем и стремимся всех погубить, а горестное их имущество и кровавое к своему присоединить; звери, поев, насыщаются, мы же насытиться не можем: того добыв, другого желаем!»[313]

И неудивительно, что для постановки проблемы, решение которой может открыть путь к избавлению от унизительной ордынской зависимости, Серапион обращается к наиболее понятному и привычному способу передачи послания через прямую аналогию происходящего на Руси с судьбой ветхозаветного Израиля. Известный исследователь образа монголо-татар в русской книжности обращает внимание на то, что во втором поучении Серапиона указывается конкретный срок, прошедший с нашествия татар до появления самой проповеди:

«Сие уже к 40 лѢт приближаеть томление и мука, и дано тяжькыя на ны не престануть, глади, моровое животъ нашихъ, и в сласгь хлѢба своего изъѢсти не можемъ, и въздыхание наше и печаль сушат кости наша»[314].

Можно предположить, что такое точное указание времени, на протяжении которого Русская земля подвергается наказанию Божьему, связано не только с попыткой автора «Поучения» указать точную хронологию, но и стремлением дать происходящему свое истолкование. Владимир Рудаков