в рамках которой «одно сражение может решить судьбу империи, но только в том случае, если цепь предшествующих событий сделала это возможным в результате одного сражения»[338]. Так и объединение русских сил при Дмитрии Донском оказалось результатом целой серии предшествующих и на первый взгляд малозначительных событий и достижений в деятельности его отца, дяди и деда.

Абсолютно такой же процесс мы наблюдаем в развитии идейных основ объединения русских земель: религиозный подъем в государственной и общественной жизни Руси был нужен и для борьбы с Золотой Ордой, и для устранения постоянной опасности дезинтеграции страны. При митрополите Алексии идеологические искания и устройство церковной жизни сохраняют свое значение. Однако на первый план выходит практическая деятельность. И вместе с ней совершенно новым становится звучание русской религиозно-политической риторики. Рассуждая о взаимосвязи борьбы московского дома за лидерство в решении внешнеполитических задач Руси и работе Церкви, А. Е. Пресняков пишет: «Алексий, глава Русской церкви, вдохнул в эту политику определенное идейное содержание – церковно-религиозное и, тем самым, национальное»[339]. Впервые, таким образом, появляется единство целей и обусловленного ими содержания духовной и светской жизни русского общества. Заметим, что никаких похожих процессов мы не наблюдаем в Западной Европе, где существовала большая дистанция между католической церковью, светской властью и обществом. При этом на Руси не возникает и формального единства двух источников высшего авторитета, как это свойственно условному «исламскому идеалу» объединения в одном лице султана и халифа.

Важнейшим проявлением этого идейного содержания является отчетливый переход русской религиозно-политической философии от стратегии осознания к стратегии активного исправления и действия. Прочно вошли в массовый обиход – известные, впрочем, еще и тогда, когда монголо-татары не были мусульманами – молитвы «о низложении агарян и о спасении от пленения поганых»[340], об охранении от «безбожных и чужеверных нахождений». Основной темой интеллектуальной жизни Церкви, таким образом, становится освобождение Русской земли от даннической зависимости. И не случайно, что во внешнеполитической жизни также происходит смена парадигмы сопротивления Орде на наступательную стратегию, которая проявляется в военных походах против отдельных частей или полководцев ордынского государства и, в конечном итоге, приводит к его разгрому и покорению уже в XVI в. Сергий Радонежский, деятельности которого мы обязаны существенной частью духовного возрождения в XIV столетии, благословляет Дмитрия Донского на битву словами: «Подобает тебе, господин, заботиться о врученном тебе от Бога христоименитом стаде. Иди против безбожных и, с Божьей помощью, победишь и с великой славой возвратишься в свое отечество»[341].

Усиление религиозного мотива в произведениях русской литературы хорошо иллюстрируется тем, что историк определяет как «патриотические формулы»[342] – определения цели военно-политической деятельности русских правителей. В произведениях литературы второй половины XIV–XV в. «самой популярной из них оказывается формула „за веру христианскую (вар.: православную, Христову)“ – 17 случаев („Задонщина“ – 893 г., рассказ о Куликовской битве: т. н. Краткая и Пространная летописные повести о Куликовской битве – по 1, „Слово о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича“ – 3, „Послание на Угру“ Вассиана Рыло – 3; при учете произведений со спорной датировкой – 19). На втором месте древняя формула „за Русскую землю“ – 12 раз („Задонщина“ – 8, рассказ о Куликовской битве 1, Краткая и Пространная повести о Куликовской битве – по 1, „Послание на Угру“ – 1), 8 раз встречается формула „за христиан“ (вар.: „за христианство“)»[343].

Мы уже говорили, что митрополит Алексий – это активный участник русской внутриполитической жизни и внешней политики. Но его деятельность, в отличие от предшественников, впервые принимает черты целостной стратегии: «Отношения к византийскому патриархату, к литовской великокняжеской власти, к местным политическим силам Великороссии сливаются у Алексия в одну цельную систему, в которой элементы московского политического строительства неотделимы от задач и интересов митрополичьей власти»[344]. Таким образом, внутриполитическая жизнь Руси и ее международные отношения для нового митрополита, как это всегда было и для князей московского дома, вопросы взаимосвязанные. Точно так же, как несколько поколений потомков Даниила Александровича боролись за концентрацию в своих руках внешних связей земель Северо-Восточной Руси, Алексий консолидировал Церковь рядом с новым растущим государством. В этом смысле «византийская школа (единства церковной и светской власти, – Т.Б.) усвоена митрополитом Алексием и использована им»[345], хотя русская государственность была несопоставимо более динамичной. В отличие от Византии, боровшейся на протяжении большей части своей истории за удержание внутреннего и внешнего «периметров» под давлением враждебных соседей, «вооруженная Великороссия» была нацелена на экспансию своего влияния там, где это становилось возможным. Поэтому иной была и политическая роль Церкви, выразившаяся в полученном перед Куликовской битвой Дмитрием Донским напутствии: «Не бойся: во всем поможет тебе Бог»[346]. Больше нет и мысли о наказании Божьем для Русской земли – она прошла свой путь исправления.

Русская церковь при этом энергичном митрополите расширяла свои пределы влияния: создаются новые монастыри, активизируется миссионерская деятельность к северо-востоку от Волги и в сторону Пермских земель, митрополит жестко противостоит попыткам Великих Литовских князей формально обособить Киевскую епархию. Во внутренней церковной политике Алексий был настолько радикален, что даже «наказывал епископов, смевших выступать против Московских интересов»[347]. Это, весьма возможно, стало причиной того отката в отношениях московского княжеского дома и православной церкви, который произошел после смерти Алексия. Так, в 1379 г. константинопольский патриарх отказался утверждать на должности митрополита ставленника Дмитрия Донского Михаила (Митяя) и поставил на Русь Киприана, немедленно оказавшегося в конфликтных отношениях с Дмитрием Ивановичем Донским. В итоге новый митрополит вступил в свои права окончательно только с 1390 г., а в 1395 г. выступает уже сподвижником нового московского князя Василия Дмитриевича в условиях вероятного нашествия Тамерлана. Однако общий итог просветительской и политической деятельности митрополита Алексия является, конечно, положительным для укрепления русской государственности и формирования ее новой идейной основы. И здесь, несмотря на множество внутриполитических последствий, центральное место занимает именно вопрос, связанный с внешними связями Руси и ее отношениями с наиболее могущественными противниками того времени.

В результате деятельности митрополита Алексия борьба с даннической зависимостью от Орды становится, по определению Дмитрия Сергеевича Лихачева, «не только национальной, но и религиозной задачей. В месте сбора русских войск в Коломне на пути их против Мамая предварительно воздвигается самый крупный из всех русских храмов того времени – Успенский (заложен в 1379 г. – Т.Б.). Тем самым походу русских войск придавался религиозный характер»[348]. Существенно меняется способ интерпретации событий русскими летописями и литературой. В рамках всей религиозно-философской традиции в текстах сохраняется мотив «воли Божьей» и «наказания» вражескими нашествиями. При