— Да вот… — женщина даже слегка оробела, — …мужчина заинтересовался, только… он пока…

— Что пока?

— Я документы дома забыл.

— Тебе что, диплом на кладовщика нужен?! Оформляй со слов, завтра принесет! Ты что, отпустить его собралась?!

— Я не…

Мужик подошел и схватил меня за руку.

— Ты где живешь?

— На Летней. Летняя, семнадцать.

— Пиши, доставай карточку, пиши!

Женщина потянулась к ящику стола, вынула картонный прямоугольник.

— Но Василий Андреевич…

— Пиши я сказал!

— Под вашу ответственность!

— Под мою, под чью же еще! Не под твою же!

Через пять минут мы вышли из кабинета.

— Чертовы бюрократы! — мужик, оказавшийся начальником третьего сборочного цеха, рвал и метал. — Обещают мне кладовщика уже третий месяц, фонды не выделили, никто на такую зарплату идти не хочет. А тут ты! — Он покосился на меня. — Уж больно ты на Михайлова из опытного похож.

— Я его родственник.

Мне пришлось сказать это, чтобы успокоить начцеха и я очень надеялся, что мой отец не столкнется с ним в ближайшие несколько дней и не заведет разговор обо мне.

— А!!! — Курбатов расплылся в улыбке. — Теперь моя душа спокойна. Толковый мужик твой родственник. А чего же…

— Я книгу пишу, поэтому нужна работа без особой нервотрепки, но так, чтобы не разгильдяйничать.

Курбатов понимающе кивнул.

— То-то я смотрю, ты не слишком-то на кладовщика похож. Писатель, значит…

— Да.

— А что пишешь?

— Фантастику. Надеюсь, издаться вот…

— Очень люблю фантастику, взялся недавно за Сергея Снегова «Люди как боги», так всю ночь читал. Слышал про такого?

Я покосился на начальника цеха. Разговаривать про фантастику мне хотелось меньше всего.

— Ладно, — тут же сказал он, — потом обсудим. Вижу, ты рвешься в бой. Сейчас я выпишу тебе пропуск, завтра не забудь документы, а то ж не отстанет.

Мы как раз выбрались на заводской двор, прошли метров двести по прямой, мимо памятника Ильичу, огромных плакатов с очередными лозунгами, мимо бюста Циолковскому, свернули к гигантскому цеху в виде ангара, обошли его, при этом Курбатов постоянно подходил к каким-то конструкциям, быстро черкал что-то себе в блокнот, и мы шли дальше.

— Скоро испытания, — буркнул он, — я ничего не успеваю, вот делаю твою работу, между прочим. Замечай. Там у тебя в каморке будет журнал, нужно отмечать наличие, приход, расход, баланс, потому что, если чего-то не окажется, все может накрыться медным тазом…

— А когда испытания? — вставил я как бы между прочим.

Начцеха даже приостановился на мгновение.

— Вообще-то…

Я думал, он сейчас кажет, что это военная тайна и за ее разглашение… но Курбатов лишь вздохнул и ответил:

— Вчера должны были быть.

— Серьезно, что ли?

— Ага. Да только хренушки. Мы не собрали до конца камеру… в общем важную деталь для аппарата, опытники… то есть ниокровцы, это я тебе расшифровываю, в последний момент изменили размер пары фланцев, штуковины такие для герметичного соединения труб, что-то там у них просачивалось, а механический цех не успел их заново выточить. Короче бардак еще тот! И вместо того, чтобы руководить сборкой камеры, я бегаю тут и отмечаю, чего хватает, а чего нет! А эта дура… ай! — он махнул рукой. — Главное, что все решилось.

Я кивнул.

— Надеюсь, я немного разгружу вас. Буду стараться.

— Да. Ты уж постарайся. Иначе… — и он посмотрел внезапно голубыми глазами куда-то в такое же голубое небо. — Если там на миллиметр не сойдется, может бахнуть так, что мало не покажется. А испытания перенесли на двадцать первое мая в десять утра. Надо успеть.

Незаметно мы подошли к двери ангара, прошли внутрь и я опешил — внутри цех казался еще больше, чем снаружи — он был поистине невероятным.

— Что? Нравится?

— Ага, — ошеломленно ответил я.

— Ну вот, здесь и будешь работать. Твоя каморка во-он та, с синей дверью. А моя напротив, так что, если будут вопросы, заходи. Сейчас пойдем, я выпишу тебе пропуск.

Пока Курбатов все это говорил, к нему по очереди подошли трое или четверо рабочих, что-то спрашивали, он отвечал почти криком, я едва слышал голос — грохот в цеху стоял невероятный, а посреди цеха стояла впечатляющая конструкция. Сверкающая в косых лучах яркого солнца, пробивающихся сквозь мутное остекление цеха, камера. Я сразу понял, что это именно она. Точнее, ее корпус со множеством изогнутых стальных трубок, покрытая вдоль и поперек заклепочным швом — к нему поднималось сразу несколько лестниц, на которых суетились рабочие с аппаратами точной сварки.

— Вот это да… — вырвалось у меня.

— Правда впечатляет? — услышал я голос Курбатова и вздрогнул. Он стоял прямо у меня за спиной, и я испугался, что он каким-то образом может подслушать мои мысли. Я же думал о том, что могу сделать. Как смогу предотвратить взрыв. Где найти недоработку. Утечку, просчет, недосмотр. Или… умышленное вредительство. У меня осталось дней десять, не больше, наверняка камеру отсюда переместят и добраться я до нее будет еще сложнее.

Я повернулся и посмотрел начцеху в глаза. Они пронизывали насквозь, эти голубые бездонные глаза. Я вспомнил, у кого был такой же, будто бы устремленный в вечность взгляд. У моего учителя старейшины пираха Ообукоо. Что если я смогу сделать Курбатова своим союзником? Тогда задача бы очень упростилась. Но… не скажешь ведь ему, что испытания будут провалены и приведут к таким последствиям, что весь мир вздрогнет. Это слишком. Как человек ответственный, Курбатов сразу доложит куда следует, меня арестуют. Возможно, найдут еще кого-нибудь, но это вряд ли. В итоге, если что-то пойдет не так, всю кашу придется расхлебывать мне.

Намекнуть?

— Ты что-то хотел сказать?

Мы вошли в мою каморку, на двери которой висела невзрачная табличка «Кладовщик». Сразу стало тише. Я оглядел скромное убранство — железный шкаф, забитый амбарными книгами, простой конторский стол, стул, над дверью радиоточка и покачал головой.

— Обживайся. План-график на столе, сможешь разобраться?