Шрифт:
Закладка:
Оглядываюсь по сторонам — никого. На дрожащих ногах подхожу к приемной, на миг останавливаюсь. Страшно! Ощущение такое, будто я на самое настоящее преступление иду, какое-нибудь ограбление века, не меньше.
Собираюсь с духом, еще раз осматриваюсь и быстро заскакиваю внутрь.
Пулей залетаю к директору и прямиком к шкафам. Они здесь высоченные, во всю стену и до самого потолка. Открываю первые две створки — но это, видимо, отделение для пальто. А вот в следующем — уже что-то интересное. Аккуратные стопки папок.
Но сколько их, господи! Тут целую ночь можно сидеть искать и то не хватит… Все равно торопливо пробегаю глазами по подписям на корешках. Нет, это просто разные документы. Совсем не то, что мне нужно.
Уже просто из упрямства открываю третий шкаф. Здесь тоже папки, точнее, коробки, подписанные и рассортированные по годам и по классам. Ищу наш.
Вот он! Как же хорошо, что у директора всё так четко систематизировано!
Вытаскиваю из коробки одну за другой папочки с личными делами. Алексей Шаманский, Руслан Малышев… Вставляю их обратно. Мне нужен Смолин. Или Смолина.
И вдруг за спиной слышу, как резко распахивается дверь, и кто-то быстро заходит. Сердце от страха тотчас летит кубарем в пятки. Онемев от ужаса, оборачиваюсь, даже не представляя, как сейчас буду объясняться.
Но это… Смолин.
Увидев меня, он тоже вздрагивает от неожиданности. Пару секунд смотрит на меня с таким ошарашенным видом, словно я призрак.
Потом сует какой-то конверт в лоток с бумагами на столе директора. Но не уходит, а, заложив руки в карманы, неспеша приближается ко мне.
— Ты чего тут делаешь? — спрашивает грубо, с наездом.
— А ты что тут делаешь?
— Тебя не касается.
— И тебя не касается.
Я скорее возвращаю на полку коробку, в которой личные дела класса. Но он уже всё понял.
— Залезла в чужой кабинет, роешься в чужих бумагах… — недобро ухмыляется он, придвигаясь ко мне ближе.
— Ты сам-то домой к себе, что ли, залез? Что ты там подложил в лоток?
— Тебе показалось, Гордеева. Ничего я никуда не подкладывал. А вот ты попалась. Вечно всё вынюхиваешь, подглядываешь, подслушиваешь… — произносит он это одновременно с унизительной усмешкой и затаенной угрозой в голосе, во взгляде.
Смолин меня сдаст, понимаю я. Просто скажет директору, что я тут у него копалась в бумагах и всё. И никакая интимная фотка больше не нужна. Ну и ладно. Только пусть он уйдет, и я хотя бы прочитаю то, что мне надо.
— Куда на этот раз ты свой нос сунула?
Он смотрит поверх моего плеча, пытаясь прочитать заголовок на коробке. Но я чуть сдвигаюсь вправо и заслоняю полку спиной.
— Отойди по-хорошему, Гордеева, — говорит он с обманчивой мягкостью. — Предупреждаю, тебе не понравится, если мне придется вынуть руки из карманов.
— А вдруг понравится? — выпаливаю я бездумно, лишь бы оттянуть время.
И Смолин на пару мгновений зависает в смятении, даже слегка краснеет. Но, правда, быстро берет себя в руки.
— Ну давай проверим, — произносит с нагловатой кривой улыбкой, за которой, по-моему, прячет свое смущение. — Считаю до трех. Раз… два…
И тут дверь в кабинет снова приоткрывается. Правда, пока никто не входит. Как будто кто-то шел в директорскую, но задержался на пороге.
Из приемной доносятся голоса. И один из них — тот, что ближе — Яна Романовича. Он вернулся?!
— Лида уехала в департамент, — говорит он кому-то.
И я цепенею, понимая, что вот-вот сюда войдет директор. И тогда…
42. Женя
Кто-то в приемной еще о чем-то спрашивает директора, оттягивая страшный момент моего, то есть нашего разоблачения.
И тут Смолин рывком закрывает створки шкафа с бумагами и устремляется к шкафу для одежды. Я, повинуясь инстинктам, следую за ним. Он быстро вталкивает меня первой, сдвигая плечики с висящим на них пиджаком влево. Заскакивает сам и еще как-то умудряется прикрыть дверцу буквально за секунду до того, как в кабинет наконец входит директор.
Шкаф очень узкий. Немыслимо, как мы вообще сюда вместились вдвоем. Я забиваюсь вправо, упираюсь в стенку спиной. Смолин придвигается ко мне прямо впритык, лицом к лицу. Буквально вжимается в меня, так, что я утыкаюсь носом в его плечо. Дышу его запахом. Чувствую жар его тела. В другой ситуации подобное вполне сошло бы за откровенное домогательство, но сейчас это меньшее, что меня тревожит.
Замерев, я вслушиваюсь в звуки снаружи шкафа. Шаги приближаются. Сердце мое разгоняется. Вот директор останавливается совсем рядом. А вдруг он сейчас пожелает снять пальто и повесить его сюда? А тут мы… Представляю его лицо в этот момент!
От нелепости всей ситуации и, еще больше, от нервов меня вдруг пробирает смех. Я изо всех сил держусь, но проклятый смех не стихает. Наоборот, он еще сильнее рвется наружу, сотрясая меня.
Чувствую легкий тычок в бедро.
— Тшш, — шипит мне в макушку Смолин.
Кое-как я все же беру себя в руки. Тут, главное, суметь переключиться и начать думать о чем-нибудь другом. Например, о том, почему рука Смолина до сих пор лежит на моем бедре. Я, конечно, от такого в обморок не упаду, но его ладонь с каждой секундой кажется все горячее. Прямо жжет.
Тем временем, судя по звукам, Ян Романович усаживается за свой стол. Интересно, надолго ли? И сколько можно вот так простоять в шкафу, не издавая ни звука, ни шороха?
Надо попытаться расслабиться, тогда легче будет. Я закрываю глаза, все равно тут абсолютно темно. Но как только утихает первый острый страх, что нас поймают, в голову начинают лезть совершенно неуместные мысли.
Мне вдруг кажется, что Смолин нюхает мою макушку. Нет, понятно, она у него под носом, тут волей-неволей будешь. Я вот тоже нюхаю его плечо. И даже, честно признаюсь, слегка балдею от его запаха. Но он стал дышать по-другому. Шумно, протяжно и в то же время прерывисто. От его дыхания мне самой неловко. От каждого его такого выдоха шею осыпает мурашками. Начинаю опять думать о том, что мы в непозволительной близости, только сейчас это не вызывает смех. Скорее, волнение. Черт, еще какое волнение.
К лицу приливает жар. Смолин и сам, по-моему, горит. Или это мне уже чудится, что от него так и исходят горячие волны. И дышит он теперь учащенно. Я, кажется,
