Чувствую, как бешено колотится его сердце, прямо выпрыгивает, и мое сходит с ума ему в такт, заставляя все тело вибрировать.

А потом Смолин, который до этого стоял неподвижно, начинает ерзать. Как будто пытается чуть-чуть от меня отстраниться.

Да, точно, отодвигается, насколько позволяет тесное пространство шкафа. И я неожиданно понимаю, почему. Он и свою руку с моего бедра убирает. Правда, то место все равно продолжает гореть. И в макушку мне больше не дышит — кажется, вообще задрал голову кверху. Я тоже в смущении отворачиваю пылающее лицо вбок.

Волнение душит. Воздуха здесь катастрофически не хватает. До головокружения. До стука в ушах.

Боже, это просто кошмар, а не ситуация!

Мало-мальски отвлекает телефонный звонок. Ян Романович принимает вызов, и судя по голосу, он крайне раздражен. А, может, даже зол.

— А куда они могли деваться?! — говорит с кем-то по телефону директор, повысив голос почти до крика. — Конечно, это не бог весть какие деньги, но сам факт! Лида, а кто, кроме тебя, мог взять? Стоп… вот же они… Да, нашел… Конверт в лотке отказался… За что я должен извиняться? Ты, конечно, положила! А кто еще? Я их сюда не клал!.. Ладно, не злись, вечером к тебе заеду… Ты уже обратно едешь? Нет, у меня встреча через полчаса… Да, уже ухожу… Ну, увидимся…

Вскоре он поднимается из-за стола, потом ходит туда-сюда по кабинету. Затем раздается хлопок двери.

Директор и правда уходит. Уже ушел.

Прислушавшись к тишине, мы оба выходим из шкафа. Друг на друга вообще не смотрим. И даже не заговариваем ни о чем. Молча и быстро идем к двери. Словно хотим отсюда скорее сбежать и забыть этот неудобный момент.

Первым идет Смолин. Прямо спешит. Решительно дергает ручку двери и… ничего. Снова дергает, уже резче, раз, другой, третий. Даже сам налегает на дверь. Она не поддается.

Смолин поворачивается ко мне, а в лице его — полнейшая растерянность.

— Закрыто.

Я тоже зачем-то пытаюсь открыть дверь, как будто сама хочу удостовериться.

Удостоверилась. Нас действительно заперли на ключ…

43. Женя

Понимаю, что это бессмысленно, но продолжаю упорно дергать ручку двери.

— Прекрати, — останавливает меня Смолин и убирает мою руку. — Спалимся только.

— А что делать? Как отсюда выбраться?

Только я замолкаю, как слышу с той стороны двери, в приемной, характерный шум. Цоканье каблуков, шорохи, скрипы и, наконец, голос секретарши. Боже, она вернулась! И мы в ловушке…

— Яна Романовича сегодня уже не будет, — отвечает она кому-то.

Мы со Смолиным переглядываемся и, не сговариваясь, уходим от двери подальше, вглубь кабинета. На всякий случай.

Он, тяжко вздохнув, усаживается полубоком прямо на стол. Тот, за которым мы писали недавно объяснительную. Я, поколебавшись, занимаю один из стульев.

Смолин на меня не смотрит. Пялится в окно с хмурым видом. Молчание затягивается. И как будто еще больше обостряет нервное напряжение.

— Что делать-то будем? — первой нарушаю я тишину.

Наконец он переводит взгляд на меня.

— А что еще остается? Будем торчать здесь, ждать, когда Лида свалит. Потом позвоню Валере, чтобы нас выпустил.

Смолин легким хлопком бьет по карману, где у него, видимо, сотовый.

— Валере?

— Охранник. Сегодня его смена.

— Ну что ж, тогда подождем, — говорю я с облегчением.

Это действительно выход. Пусть придется подождать, зато никто ничего не узнает. Интересно, во сколько секретарша уходит?

Вот-вот закончится урок, потом еще один, последний, и всё. Надеюсь, и она уйдет со всеми вместе.

Тут у Смолина начинает гудеть телефон. Он принимает звонок, но говорит очень тихо, почти шепотом:

— Что? … Ну, не смог… ну, дело появилось… да никакое… Сонь, давай потом? … Нет, на последний тоже не пойду… Говорю же, дела… Не паникуй… А это… — Смолин бросает на меня такой взгляд, что мне сразу кажется, будто речь обо мне. Ну или при мне ему неудобно говорить. Отворачиваюсь, чтобы не думал, что я подслушиваю. Хотя, конечно, подслушиваю.

— В общем, Соня, всё сделано… Все нормально… И давай больше без фокусов, хорошо? … Говорю же, дела задержали… Езжай домой одна, я потом, позже…

Он убирает телефон.

— Ты не сказал сестре, что мы застряли? То есть что ты тут застрял…

— Зачем я буду ее втягивать в неприятности? Чем она поможет? Только разволнуется, а то еще и выкинет очередной… — Смолин осекается. — В общем, я же сказал, Лида свалит, и Валера нас выпустит. Что еще?

— Ничего, — пожимаю я плечами, и мы опять надолго замолкаем.

Тем временем начинается последний урок. Секретарша, если и уходит из приемной, то лишь на несколько минут, а затем опять возвращается. Я ее уже по шагам узнаю.

Смолин вдруг плавно снимается со стола и идет к шкафу. Не к тому, что с бумагами, и не к тому, где мы прятались, а к боковому длинному невысокому шкафчику, больше похожему на комод. Сверху на нем стоит поднос с графином и стаканами.

И тут Смолин начинает выдвигать ящики, открывать дверцы, перебирать что-то на полках. Находит там распечатанную коробку шоколадных конфет и без зазрения совести отправляет одну конфетку в рот. Нажевывая, дальше продолжает исследовать директорские запасы.

— Не ройся, — прошу его, опасаясь, что секретарша услышит шум.

Он оглядывается и, удивленно взметнув брови, усмехается.

— Ну ты, Гордеева, конечно, уникальный кадр! Кто бы говорил… Или только тебе можно рыться?

— Я ничего не брала и все поставила на место, как было.

— Ой, да не убудет с него от одной конфеты… от двух, — Смолин берет еще одну из коробки и тоже съедает. Потом поясняет мне: — Есть хочу. А, кстати, сама-то ты тут что выискивала?

— Ничего… просто так.

Смолин подходит ко мне и, пока я не успела встать и уйти, упирает руки в подлокотники моего стула по обе стороны от меня. Сам при этом наклоняется, практически нависает надо мной. Лицо его совсем близко. В глазах загорается охотничий азарт.

Я инстинктивно вжимаюсь в спинку, чтобы хоть как-то увеличить расстояние между нами. Лучше бы он и дальше рылся в закромах директора и поедал его конфеты.

— Просто так? — насмешливо переспрашивает он. — Ты залезла в кабинет к директору… копалась в его бумагах… И всё это просто так? Может, у тебя хобби такое?

Смотрю в его глаза, черные, блестящие, и вижу в них собственный силуэт. Мне не по себе. Сердце начинает скакать как загнанный кролик. Щеки снова неумолимо краснеют. Но вида я не подаю и с улыбкой отвечаю:

— Может, и хобби. Почему нет? У всех свои