Соколл вынесла откуда-то из сарая бутыль с мутно-белой горячительной жидкостью, собрала нехитрую закуску.

Всей компанией, вместе с приведенным в чувство Григорием, выпили самогонки, обсудили несколько планов действий — как подберутся к врагам, кто кого будет прикрывать, — и побежали к лошадям — скакать в родное село на подмогу мирным людям. Взяли с собой вилы, косы, лопаты — но что это против вооруженных солдат? Разве одной каплей дождя пожар потушить?

Федора повисла на отце, не давая пройти к лошади:

— Батя, не ходи, не ходи туда! Ты мне нужен, ты нам всем нужен!

Жена с остальными детьми выли в голос:

— Ты же и им не поможешь, и себя загубишь! И как мы тут одни?

Иван Спиридонович оторвал от себя Федору, взглянул ей в глаза, посмотрел на жену:

— Да вы что все, с ума посходили? А как я, по-вашему, вам же в глаза смотреть буду, если спрячусь тут за вашими юбками? Зная, что мог бы хоть что-то сделать? Хоть попытаться? Как я своим детям-внукам в глаза смотреть буду, что обо мне мои потомки будут думать? Что я трус? А отец мой — забайкальский казак — он-то как будет опозорен! Он эту землю добывал когда-то, а я спокойно смотрю, как на ней кто-то хозяйничает, так, по-вашему? Ну давайте я тут останусь, так они там всех убьют, потом сюда придут и вас на моих глазах растлевать станут!

Федора продолжала стоять на пути отца, не пуская его к лошади. Тревога и страх, — что вот сейчас, в самые ближайшие минуты, она потеряет отца навсегда, крошила ее сердце на мелкие кусочки.

— Батя, не надо! — кричала она так, как никогда в жизни, слезы застилали ее глаза. — Не надо! Останься! Ба-тяя!..

Жена и другие дети стояли словно окаменев. Они совершенно не представляли, как расскажут Осипу, Якову, Тимофею, когда те вернутся с войны — как отпустили горячо любимого человека на верную гибель?

Федора в отчаянии смотрела на отца. Глаза Ивана Спиридоновича из добрых и лучащихся теплотой стали вдруг холодными и стеклянными, ничего не выражающими. Он бережно, но непреклонно, отстранил дочь со своего пути, легко запрыгнул на лошадь и поскакал вслед за своими товарищами. Цокот копыт уносящейся вдаль лошади словно стучал в голове у Федоры, наполняя ее бессильным ужасом.

Со стороны Ивановки доносился явственный запах горелого, видны были всполохи огня, — отсюда, за несколько километров, казалось, что село превратилось в один большой костер. Казалось, при таком разгуле стихии, ничего не уцелеет — ни церковь, ни здание банка, ни жилые дома со всеми постройками. Никто не понимал, живы ли их родные. Сидеть и ждать новостей, возможно, самых плохих — хуже не придумаешь. Многим ли удалось прорваться сквозь окружение в село, ведь изверги стреляли во всех подряд? И что стало с теми, кому все же удалось прорваться?

Гриша Безруков не знал, живы ли его родители, Куриловы не знали, жив ли глава их семейства — может, лежит где-то тело родного человека с пулей в голове или, того хуже, разрубленное саблей. Ужасные картины рисовались в голове у всех, и прогнать их не представлялось никакой возможности.

Стемнело, но никто не спал. Пелагея долго смотрела на бутыль с оставшимся самогоном, потом, махнув рукой, машинально налила себе в рюмку мутноватой жидкости и выпила. Слезы потекли градом, а сон так и не шел.

Глава 14. "Битва за жизнь или жизнь ради битв"*

Ивановка, 22 марта 1919 года

Матвей с Алексеичем смотрели на дорогу в лобовое и боковые стекла во все глаза, впервые наслаждаясь наземным полетом. Ирине Игоревне это было не впервой, и она всю дорогу молчала, вспоминая, как прощалась накануне со своими родственниками, Спиридоном и Софьей, понимая, что никогда больше с ними не увидится. Жаль, не было в то время возможности щелкнуть камерой и сделать фото на память. Впрочем, ей подарили карандашный набросок Вацлава: молодой Спиридон верхом на своем Орлике, в казачьей форме.

Они уже подъезжали. Ирина Игоревна увидела скачущего на лошади Ивана Спиридоновича и еще нескольких мужчин — по всей видимости, они направлялись к горящему амбару, в котором были заперты люди. Господи, только бы не опоздать!

Машина неумолимо двигалась аккурат к пылающему амбару, и ни у кого не осталось сомнений в том, где и когда они находятся. Да, добро пожаловать в самое пекло гражданской войны.

«Тойота Королла» остановилась в тот момент, когда шарахнула на всей скорости по нескольким худым темнолицым японским солдатикам. Сбитые тела с застывшими в ужасе взглядами проехались в агонии по капоту и упали на землю замертво.

Остальные интервенты, как по команде, повернулись на звук подъехавшей машины и грохот упавших тел, и с дикими воплями побежали рассматривать невиданное железное создание.

Ирина Игоревна с удовлетворением наблюдала из окна, как Иван Спиридонович снимает с амбара засовы, и на этот раз некому подпрыгнуть и снести ему голову саблей; как выбегают спасенные люди, кашляя от дыма и убегая на безопасное расстояние. Молодец, прапрадед — не побежал таращиться на диковинную колымагу, ему главное людей спасти! Ивановцы, которые изнутри подняли крышу, тоже выбирались, вдыхали жадно воздух, вбирали глазами белый день, и на этот раз стрелять в них было некому.

Японцы с криками обступили машину, переговариваясь между собой, пытались заглянуть через стекла.

— Помните, что надо делать? — скомандовала Ирина Игоревна своим спутникам.

Неожиданно и резко все четыре дверцы открылись, с силой ударив любопытных солдат, так что они с криками и стонами попадали на землю, выронив свои винтовки. И в ту же секунду Матвей и Никита выскочили из машины и, не теряя времени, начали палить по нелюдям из прихваченных с собой пистолетов. Тела извергов безвольно распластались по земле в самых неестественных позах. Враги погибли, не успев опомниться и принять бой.

Ирина Игоревна вышла из машины и подошла к Ивану Спиридоновичу. Как же он был похож на своего отца! Такой же высокий, статный, красивый.

— Тетя Ирина, что ли? — во взгляде лучистых голубых глазах смешивались недоумение и